Пол Блей, тоже уроженец Монреаля, семью годами моложе Питерсона, начинал как бибоповый пианист, записав пластинку в качестве лидера с такими титанами, как Арт Блейки и Мингус. Однако, переехав в середине 50-х в Лос-Анджелес, он заинтересовался (одним из первых) экспериментами Коулмена, с которым иногда играл, и, вернувшись в начале 60-х в Нью-Йорк, стал исполнять с Джимми Джуфри и бас-гитаристом Стивом Своллоу «прото-модальную музыку с фолк-звучанием», как это называет Мидер. Заработав себе репутацию, Блей сделался одним из ведущих представителей нью-йоркской авангардной сцене, записывая иногда по пять пластинок в год и став сооснователем Гильдии джазовых композиторов, объединении, сходном в целях с AACM[1714]. Как и Сесил Тейлор, он был склонен к пространным абстрактным импровизациям, однако, в отличие от Тейлора с его агрессивной атакой на инструмент, избрал аккуратный, прозрачный способ создания нетелеологических, лишенных направления звуковых конфигураций, играя музыку, сопротивляющуюся любым категоризациям[1715]. При ансамблевой игре его рояль никогда не занимался гармоническим или ритмическим обеспечением пьес, оставаясь равноправным с прочими инструментами мелодическим голосом[1716]. В 1957 году он женился на пианистке Ловелле Мэй Борг, которая сменила свое имя на Карла Блей. Муж предложил ей сочинять музыку; она писала пьесы для него и Джуфри. Со временем амбиции ее росли; она создавала музыку для прогрессивных биг-бэндов, равно как и собирала их для ряда оказий: самым знаменитым ее проектом остается «джаз-опера» 1971 года длиной в час сорок Escalator over the Hill, помпезное компилятивное произведение для полусотни участников, среди которых были такие знаменитости, как Дон Черри, Чарли Хейден, Джон Маклафлин, Гато Барбьери и даже Джек Брюс, бас-гитарист группы Cream.

И все же был европеец, которого американцы знали и к которому относились со всей серьезностью, – свинговый гитарист Джанго Рейнхардт, человек, обладавшим таким легендарным статусом, что даже у Чарли Крисчена спрашивали, оказал ли на него влияние Джанго (Крисчен сухо ответил, что услышал Рейнхардта уже тогда, когда всему выучился сам, что похоже на правду – до конца 30-х годов Рейнхардт в Америке считался совершенно невыдающимся гитаристом[1717]). Герой фильма Вуди Аллена «Сладкий и гадкий», некий вымышленный «лучший свинговый гитарист Америки», человек очень заносчивый и самоуверенный, говорит, что он, конечно, был бы величайшим гитаристом в мире, «но этот цыган во Франции…»[1718]. Рейнхартд действительно был цыганом, весьма большую часть своей жизни прожившим в таборе; он и родился в караване, перебиравшемся в Бельгию, где табор проводил зиму, 23 января 1910 года[1719]. Отец Джанго и семь его братьев составляли музыкальный ансамбль, так как семья зарабатывала на жизнь предоставлением развлечений – музыкой, танцами, гаданиями, – а также прочими, менее почтенными способами. С детства Джанго играл на скрипке, с шести или семи лет он также начал обучаться игре на банджо и гитаре. Среди обитавших во франкофонных землях цыган было множество музыкантов, и Рейнхардт так или иначе учился у них всех. Летом табор останавливался на окраине Парижа, в так называемой «Зоне» (La Zone), и у Джанго появлялась возможность побродить по парижским забегаловкам и даже поиграть там; он занимался этим с двенадцати лет. Один из сородичей предложил ему десять франков за вечер, если Джанго будет работать в его ансамбле, и в течение некоторого времени Рейнхардт играл мюзетт – весьма своеобразную парижскую уличную музыку, которая прежде исполнялась на волынках, а ныне играется обычно на аккордеоне, с прибавлением по желанию разнообразной ритм-секции[1720]. В 17 лет он женился; спустя год, в октябре 1928 года, произошла катастрофа, наиболее романтическая ее версия звучит так – его жена опрокинула свечу, которой освещался фургон, свеча подожгла целлулоидные цветы, которыми семья назавтра предполагала торговать, фургон вспыхнул, а за ним загорелся и весь караван. Джанго выбросил жену из фургона и попытался потушить огонь, но понял, что это бесполезно[1721]. В итоге у него пострадали нога и два пальца на левой руке. Его увечье часто преувеличивается поклонниками и любителями драматических историй – речь идет то о трех пальцах, то и вовсе о всей левой руке, то, как минимум, о двух полностью сгоревших пальцах. На деле на кинозаписях и фото видно, что его безымянный палец и мизинец могут зажимать лады на самых высоких струнах в ряде аккордов, хотя и почти не способны шевелиться для того, чтобы играть мелодические линии[1722]. Тем не менее подобная травма считалась невосполнимой для гитариста, и все же Рейнхардт сумел найти выход из, как казалось, невозможной ситуации. Он выработал особую, характерно линеарную манеру солирования (по которой его можно опознать моментально), с молниеносной скоростью переключаясь с ноты на ноту, – все, что его играла теряла в гармонической насыщенности, она приобретала в исключительно легкой, почти воздушной мелодической виртуозности: его считали самым быстрым «однонотным» гитаристом в мире в течение сорока лет[1723]. Более того, его мужество и изобретательность послужили примером для другого гитариста, основателя Black Sabbath Тони Айомми, которому на работе станком, обрезающим металлические листы, отрезало концы среднего и безымянного пальца; он уже был уверен, что не сможет играть на гитаре, как прежде, но ему рассказали о Джанго, и он вернулся к занятиям музыкой[1724].

В госпитале Рейнхардт услышал джаз и оказался им полностью очарован. В 1931 году один из друзей дал ему послушать коллекцию пластинок, среди которых были записи Эллингтона, Джо Венути и Армстронга. В том же году Рейнхардт познакомился со скрипачом Стефане Граппелли, с которым они вскоре составили самый известный джазовый дуэт по эту сторону Атлантики. К этому времени во Франции домашний джаз представлял собой такое же «доморощенное» явление, что и британский, и притом по той же причине: в 1922 году французские музыканты, решившие, что приезжие черные джазмены отбирают у них хлеб, добились того, чтобы Национальная ассамблея приняла закон, согласно которому число иностранных музыкантов в клубах не может составлять более 10 процентов от числа французских[1725]. Зато во Франции были клубы – там никогда нет недостатка в клубах. При одном из них, Hot Club of France, Рейнхардт и Граппелли и основали свой ансамбль, подобающим образом назвав его Quintet of the Hot Club of France. Ансамбль просуществовал пять лет и распался в 1939 году, поскольку дисциплинированный Граппелли не смог добиться от совершенно безответственного Джанго ответа, куда им с группой подаваться на время войны[1726]. В итоге Граппелли перебрался в Англию, Рейнхардт же остался в оккупированном Париже. Его слава спасла его от преследований, которым подвергался его народ. Более того, он даже умудрился собрать биг-бэнд, который был так популярен, что немцы потребовали, чтобы он выступил в Берлине; Рейнхардт под надуманным предлогом отказался[1727]. Поскольку немцами цыгане истреблялись систематически, а Рейнхардт в это время играл в клубах, выглядит все это не слишком благовидно; более того, часть музыкантов его оркестра присоединилась к Сопротивлению, а он, что называется, и ухом не вел. Его трудно тут оправдывать, но такой уж это был человек: легкомысленный, безответственный и падкий до славы. Легендарный блюзовый гитарист Би Би Кинг вспоминал о нем: