Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы с Матье и Соважоном идите, а я займусь этим плаксой!
Грибники поспешно вышли из дома. Навстречу им подул прохладный ветерок. Он принес с собой особенный аромат камня, остывшего за ночь, а потом вновь нагретого солнцем, — аромат местных скал. К нему примешивалось цепкое и знакомое с детства дыхание соседних влажных лесов и речной растительности. Матье радовался прогулке, а Соважон носился от куста к кусту, выискивая заячий или ласочий след.
— Эта тропка выведет нас на плато, — сказал мальчику Фолле. — Спорим, что если белых не найдем, то уж опят наберем целую гору? Они тоже вкусные и растут гроздьями на пнях и на валежнике.
Клер много рассказывала маленькому брату про ценные свойства диких растений, и Матье это нравилось. Гуляя, он с интересом посматривал на деревья, кусты, желтоватый мох на разбросанных тут и там камнях. Они шли уже четверть часа, когда мальчик заметил, что собаки рядом нет.
— Странно! Соважон убежал! Как думаешь, он учуял волка? Он ведь тоже самый настоящий волк. Ты это знал, Фолле?
— Еще бы не знать! На мельнице все давно в курсе. Дела это не меняет, Соважон — хороший пес. Знать бы, куда он подевался…
Они шли через дубовую рощу. Исчезновение мохнатого друга огорчило Матье. Он часто оборачивался, прислушивался. С того места, где они с Фолле остановились, услышав первое завывание Соважона, отлично просматривались крыша мельницы и серебристая, бурливая лента реки, полноводной после двухнедельных дождей.
Течение было такое, что мельничные колеса вертелись как бешеные.
— Ты слышал? Это Соважон!
— Может, и нет, — отвечал Фолле.
И снова из долины донесся вой — хриплый, пронзительный. В нем были такие страх и отчаяние, что даже в этот ясный, погожий день волосы вставали дыбом. И другой крик — высокий, визгливый… Это кричала женщина.
— Боже правый! — всполошился Фолле. — Это на мельнице! Раймонда! Что-то стряслось! Матье, я побегу, а ты ступай следом, так быстро, как сможешь. Дорогу ты знаешь.
— Ладно! — кивнул мальчик. — Я тоже побегу!
Фолле кинулся вниз по склону. Ноги у него были худые, длинные, и бегал он быстро. На соседней мукомольной мельнице в Шамуларе и в поместье Понриан люди прислушивались к протяжным завываниям Соважона. Это было так похоже на вой волков посреди зимы, что иные мужчины побежали заряжать охотничьи ружья. Фолле влетел во двор, едва переводя дух. В груди у него горело огнем. Раймонда кинулась к нему:
— Скорее, Бога ради! Николя свалился в «дыру»!
Фолле схватил ртом воздух — да так и застыл с расширенными глазами. «Дыра»! Так работники Колена называли своего рода каменный колодец, одна из стен которого осыпалась и поросла папоротником. Вода из водоотводного канала спадала в него мириадами хрустальных брызг и утекала в сводчатый желоб, к которому можно было спуститься по узкой лестнице, устроенной внутри одной из опорных колонн у входа. Бумажных дел мастера прошлых столетий загородили доступ к этой лестнице решеткой, а ключ был спрятан тут же, под перевернутым горшком.
— Он живой? — запинаясь, спросил Фолле.
— Живой! Уцепился за какой-то корень. Слышишь?
Детский прерывистый плач был слышен даже сквозь рев быстрой воды.
— Я за ним! — крикнул рабочий.
* * *
— Ты точно в порядке? — спросила Бертий, целуя Клер в щеку. — Как ты нас напугала! Потерять сознание прямо в зале суда! Хотя чему удивляться? Ты сегодня крошки в рот не взяла!
— Это от волнения и усталости. Дома мне сразу полегчает. Приезжай скорее в гости, принцесса! Нет ничего стыдного в том, чтобы ходить с тростью!
Кузины обнялись, потом посмотрели друг на друга. Бертий сидела в своем кресле. Клер погладила ее по лбу.
— Меня уже ждут! Пора! Я так рада за тебя, Бертий! Ты поправилась!
— Обещай пока никому не говорить!
Против воли Клер поклялась хранить секрет.
Семейство Руа возвращалось домой. Леон убежал за коляской. Он запряг Сириуса и привел его рысью по улице Перигё до Шам-де-Марс.
— Он хорошо ладит с лошадьми, — тихо заметила Клер. — Жаль, что скоро уедет… И Раймонда расстроится!
После оглашения приговора настроение у всех было подавленное. Базиль упорно молчал. Леон сидел мрачный и все твердил, что это он во всем виноват. Даже Гийом, при всем своем занудстве, полагал, что приговор несправедлив, тем более что Жермен Шабен скончалась по вине полиции. Бертий заявила им с завидной уверенностью:
— Бертран Жиро подаст прошение о помиловании президенту Республики! Лубе — гуманист, и дело Жана не оставит его равнодушным. Бертран в этом уверен. Он добьется помилования!
— Бертран то, Бертран сё! — иронично отозвался Гийом, чья ревность обострялась, стоило ему представить, что скоро красавица-жена сможет сама отправиться куда и когда захочет. — Этот адвокат ничего особенного не сделал!
Клер же услышала только слово «помилование». Она не желала терять надежду. На ушко Фостин она уже десяток раз прошептала: «Твоего папу помилуют, и он приедет к нам!»
Они уже подъезжали к Пюимуайену, откуда до мельницы — рукой подать. Леон уехал раньше на велосипеде. Базиль устроился на заднем сиденье коляски с Коленом и Этьенеттой, которая держала девочку на коленях. Клер взобралась на переднее сиденье, взяла вожжи. Всей своей истерзанной душой она стремилась домой, в свою мирную долину, в уютную кухню, где улыбка Раймонды сияет столь же ослепительно, что и начищенная медная посуда. Там она будет терпеливо дожидаться ответа президента Лубе…
Ехали молча. Этьенетта дремала, Фостин — тоже. Колен часто зевал. Он надеялся, что больше ни дня ему не придется провести в Ангулеме. Единственный приятный момент, по его мнению, — это был обед в ресторане с крошкой Этьенеттой.
Коляска проехала через Пюимуайен. Солнце клонилось к западу. И вот, стоило Клер свернуть на извилистую дорогу, спускавшуюся в долину, как она увидела едущего навстречу Леона. Он что было сил нажимал на педали, и велосипед мотало из стороны в сторону.
— Какая муха его укусила? — удивился Колен.
Клер в голову полезла всякая чушь. Жан сбежал и теперь прячется в Пещере фей! Тут Леон, красный от волнения, крикнул:
— Фолле умер, захлебнулся! Николя свалился в «дыру», и он полез его доставать. Я — за доктором!
Этьенетта в ужасе вскрикнула. Клер подстегнула Сириуса, и тот пошел галопом, рискуя опрокинуть коляску.
* * *
Никогда Клер не забыть этот пятнадцатый день октября! Она отказалась от всех своих любовных чаяний, Жан ее ненавидит и настоящий, верный друг пожертвовал жизнью, спасая Николя.
Бросив вожжи Базилю, она
