Записались в коммунисты,

Глядь, взамен пайка —

Сцапала ЧеЖа. Не судили — осудили,

И китайцев пригласили…

К стенке под расстрел

Окончанье дел. Заклинаем люд рабочий,

Трудовой и всякий прочий,

До последних дней:

Будьте нас умней! Не сидите вы в Совете!

Всех ужасней бед на свете

Чёрная беда —

Красная Звезда.

В обстановке голода и разрухи решать проблему с колеблющимися, как мы понимаем, было существенно проще. Надо сказать, что в отличие от тех, кто «с самого начала» не принял революцию и не был готов сотрудничать с большевиками — то есть явных недоброжелателей народной власти, — «попутчики» сразу же попали в относительно привилегированное положение. Для обеспечения баланса и сохранения лояльности таким литераторам прощалось многое, в том числе фрондирование и даже открытое несогласие с некоторыми партийными инициативами. Более того, именно перед ними была неожиданно поставлена задача обучать мастерству пролетарских писателей, отстававших от них, судя по всему, с точки зрения одарённости. Благодаря чему такие идеологически неуступчивые литераторы, как Белый, Гумилёв, Ходасевич, Замятин, при этом читавшие лекции и проводившие обучающие семинары, в буквальном смысле имели кусок хлеба. По странному стечению обстоятельств им платили более высокие гонорары, предоставляли возможность печататься в газетах и журналах, главным из которых считалась «Красная новь», появившаяся на свет благодаря инициативе А. М. Горького и благожелательному отношению В. И. Ленина.

Наконец, в 1922 году в Политбюро ЦК ВКП(б) была создана комиссия для организации первого самостоятельного литературного общественного объединения. Предлагалось, что в него войдут:

а) писатели, которые ещё на первом этапе революции объявили о своей готовности сотрудничать с новой властью (например, Брюсов, Городецкий);

б) пролеткультовские писатели Москвы и Петрограда;

в) футуристы (Маяковский, Асеев, Бобров и др.);

г) имажинисты (Мариенгоф, Есенин, Шершеневич и др.);

д) «Серапионовы братья» (Иванов, Шагинян, Никитин, Тихонов и др.), а также политически неустойчивые писатели, такие как А. Толстой и др.

Основное требование Троцкого к художнику сводились к тому, чтобы он научился понимать революцию как поступательное движение «в целом». Правда, по поводу конечного пункта на этом извилистом маршруте у наркома полной ясности пока ещё не было. Собственно, и НЭП воспринимался абсолютным партийным большинством как вынужденная, но временная остановка.

Лев Троцкий убеждал соратников, что мировая революция избавит человечество от классовой культуры, но в этом поступательном движении вперёд предстоит пройти ещё не один «перевал»: «Революционная литература не может не быть проникнута духом социальной ненависти, который в эпоху пролетарской диктатуры является творческим фактором в руках истории. При социализме основой общества явится солидарность. Вся литература, всё искусство будут настроены по другому камертону. Те чувства, которые мы, революционеры, теперь часто затрудняемся назвать по имени — до такой степени эти имена затасканы ханжами и пошляками: бескорыстная дружба, любовь к ближнему, сердечное участие, — будут звучать могучими аккордами в социалистической поэзии (…) Какова же перспектива? Основная перспектива — рост грамотности, просвещения, рабкоры, кино, постепенная перестройка быта, дальнейший подъём культурности. Это основной процесс…»

Возможно, что по этим же причинам он писал Леопольду Авербаху 28 марта 1924 года, о том что долго размышлял над тем, в чём же состоит «гвоздь наших разногласий»: «Молодые беллетристы, поэты и критики-коммунисты воспринимают искусство как некоторое самодовлеющее, замкнутое в себе целое. Это может показаться на первый взгляд парадоксом, ибо ведь именно сторонники пролетарской литературы выдвигают на первый план социальный критерий. Тем не менее в утверждении моём никакого парадокса нет. Вы и ваша группа относились к литературе так, как если бы она была единственным самодовлеющим и законченным средством коммунистического воспитания. На самом же деле литература является одним из средств воспитания и действует параллельно с другими средствами, а потому и оцениваться должна самостоятельно. (…) К литературе приобщается пробуждённый и пробуждающийся рабочий. И он берёт из литературы то, чего ему не хватает, то, чего он не может получить другими путями. Литература прежде всего расширяет поле его зрения и лишь отчасти и далеко не всегда воздействует на угол зрения. Надо твёрдо и ясно помнить, что художественная литература не есть микрокосм, а есть часть макрокосма». [1.26]

Когда-то последовательный троцкист, колымский к-p с 20-летним стажем, Варлам Тихонович Шаламов, вспоминал, что в те далёкие годы «каждый „вождь“ оказывал покровительство какому-либо писателю, художнику, а подчас оказывал и материальную помощь» (эта замечательная традиция продолжает существовать у нас до сих пор, и тут главное — не ошибиться в выборе спонсора). Так, с именем председателя Реввоенсовета в определённом смысле и вполне справедливо связывали успехи писателя Б. Пильняка, поэта С. Есенина, художника Ю. Анненкова. Свои фавориты были и у Николая Бухарина: так, выступая на 1-м Съезде Союза писателей СССР, он называл Бориса Пастернака «первым именем в русской поэзии». А. В. Луначарский, при всём своём критическом отношении к творчеству В. Маяковского, тем не менее всячески его поддерживал, «первый красный офицер» Клим Ворошилов благоволил художникам-монументалистам, секретарь ЦИКа Авель Енукидзе — балеринам и актрисам (здесь, по всей видимости, была какая-то другая мотивация). От руководителей партии не отставали и высокопоставленные чекисты (Генрих Ягода, например, действительно дружил с Алексеем Максимовичем Горьким — они были земляками, оба из Нижнего Новгорода), и военные: заядлыми театралами считались начальник Генерального штаба РККА Б. М. Шапошников и Главком С. С. Каменев.

Постепенно мобилизационная система, созданная И. В. Сталиным, начала наступление на «левацкое» наследие, к которому имел непосредственное отношение и сам В. В. Маяковский вместе с созданным им «ЛЕФ», и конечном итоге распространилась на всю сферу литературного творчества.

Продолжая борьбу с окончательно сложившимся в советской государственной системе «бюрократическим абсолютизмом», Л. Д. Троцкий по-прежнему делал ставку на хорошо понятный ему жанр — публицистику. При этом было очевидно, что в имевшей место полемике с интеллигенцией аппарат ЦК ВКП(б) чувствовал себя довольно неуверенно, очевидно проигрывая ключевые оппозиции, поэтому для оперативного обеспечения «архиважного» вопроса впервые был задействован силовой блок в лице ОГПУ Теперь в полномочия спецслужбы, помимо непосредственного участия в борьбе с партийной оппозицией, добавился контроль за массовыми настроениями населения, сферой культуры и средствами массовой информации.

В результате, при подготовке проекта резолюции ЦК ВКП(б) «О художественной литературе», идеологом которого выступил заведующий отделом культуры и пропаганды ЦК А. И. Стецкий, вовремя отошедший от стремительно становившегося токсичным Н. И. Бухарина, были использованы оперативные материалы и справки, подготовленные на Лубянке. В начале периода «великого перелома» именно А. Стецкому (кстати, человеку очень достойному), была поручена разработка стратегии в культурном строительстве и именно благодаря ему литературное, как и любое другое, творчество стало восприниматься в качестве важнейшего участка идеологической борьбы с «классовым врагом».

Важно отметить, что в документе, помимо всего прочего,