Материальное положение было весьма тяжелое, и не только в финансовом отношении, но и по части снабжения обмундированием, бельем, обувью и т. д. И это при условии, что все было в изобилии в интендантских складах. Помимо материальной необходимости Добровольческая армия обладала еще одним недостатком, и довольно крупным: она была Добровольческая. Поступали добровольцы по контракту, после чего по желанию могли или оставаться в армии или уходить.

Счастье то, что в армию большинство записывались ИДЕЙНО. Несомненно, что этот стимул спаял всю армию в одно целое и духовно крепкое тело. К сожалению, если солдаты не записывались, то это было понятно, но и офицеры мало откликнулись на зов Добровольческой армии. И это было тут же, под рукой у Добровольческой армии, в самом Ростове, который был заполнен офицерами в несколько тысяч человек, а записывались в армию единицы. Остальная масса пассивно относилась к вступлению в Добровольческую армию, чтобы потом молча сложить свои головы от руки большевиков. Мне припоминается один день в конце января или начале февраля 1916 года, когда я по делу посетил комендатуру Ростова и был свидетелем безобразного явления. В этот день происходила регистрация офицеров, и вот среди собравшихся раздался громкий голос:

– И что это за безобразие! Все регистрация и регистрация! И когда этому будет конец?..

Говоривший был в чине ротмистра и явно был из кадровых офицеров. Мне тогда казалось, что настало время перехода от добровольчества к исполнению воинской повинности по мобилизации, но командование Добровольческой армии придерживалось системы добровольной записи.

С каждым днем положение Добровольческой армии ухудшалось. Большевики давили со всех сторон, Дон переживал свою трагедию.

Атаман Каледин 29 января покончил самоубийством, но и смерть атамана не взбудоражила Дон.

При такой обстановке командование Добровольческой армией решило оставить Ростов и двинуться в неизвестность – «за синей птицей».

За несколько дней до начала 1-го Кубанского похода в Ростове был сформирован Инженерный батальон из двух рот, личный состав которого состоял из пленных чехословаков под командованием полковника Кроля и другого офицера-чеха – Немеца. Я принимал живейшее участие в формировании этого батальона.

За 3–4 дня до нашего оставления Ростова произошли два события, при воспоминании о которых я волнуюсь и сейчас.

Сижу я в инспекторско-хозяйственном отделе Добровольческой армии с двумя адъютантами генерала Деникина (один – поручик 18-го стрелкового полка, а другой – 4-го полка какой-то дивизии). Дверь в комнату открыта. Мимо проходит штатский в пальто, бритый, без усов и бороды, в очках. Я его не узнал в тот момент. Он прошел к генералу Деникину и в скорости ушел из штаба. Это был Милюков. Приблизительно в то же время к генералу Корнилову приезжал Керенский. По слухам, генерал Корнилов предложил ему убраться из Ростова, если он не желает быть повешенным. Керенский пробыл в Ростове, говорят, 3 дня.

На моей душе грех: одного не узнал, а о другом узнал, когда было поздно. Как Милюков, так и Керенский являются главными виновниками гибели нашей Родины. Я бы их обоих тогда же ликвидировал бы, и они не могли бы продолжать свое злое дело. А за три дня до выхода из Ростова к Добровольческой армии присоединился и известный матрос Баткин, о котором я буду говорить в следующей части моих воспоминаний.

8 февраля генерал Корнилов решил произвести мобилизацию лошадей и подвод. Мобилизация была поручена штабс-ротмистру Н.М. Алексееву (сыну генерала Алексеева).

Штабс-ротмистр Алексеев зашел в мое инспекторское отделение и просил дать ему сведения о количестве транспортных средств, необходимых для отдела. Нужна была одна пароконная подвода и одна верховая лошадь. На второй день я получил верховую лошадь без седла и даже уздечки, а лошадей для подводы без всякой упряжи. В тот же день все это пришлось оставить, а дела отдела сжечь. Я вышел пешком в поход.

Поздно вечером 9 февраля 1918 года Добровольческая армия начала отходить из Ростова.

Начался 1-й Кубанский генерала Корнилова поход.

А. Черепов[271]

Зарождение антикоммунистической борьбы на юге России[272]

Передо мною лежит тетрадь – труд Генерального штаба подполковника Николаева[273], в котором автор описывает первые шаги, предпринятые генералом Алексеевым и его сподвижниками «для освобождения Родины от группы лиц, захвативших власть над величайшей страной с двухсотмиллионным населением». Я не собираюсь опровергать описываемые подполковником Николаевым события, совершавшиеся на юге России, а хочу лишь дополнить их описанием того, что творилось в соседнем с Новочеркасском Ростове-на-Дону, так как из строк подполк. Николаева можно вынести впечатление, что только в городе Новочеркасске и было начало антикоммунистической борьбы.

3 сентября 1917 года я приехал в отпуск в Ростов-на-Дону из 4-й пехотной дивизии, в которой был на должности командира бригады, в чине генерал-майора. В мирное время город Ростов-на-Дону был стоянкой 136-го пехотного Таганрогского полка, в котором протекла вся моя служба. Там же проживала моя семья – жена и сын, юноша 15 лет. Из Ростова в составе моего родного полка я выступил на войну 23 июля 1914 года, командуя 1-й ротой, в чине штабс-капитана.

Революция в Ростове шла полным ходом, квартировавший там пехотный запасный полк был распропагандирован большевиками. Когда я с вокзала ехал к себе на квартиру (угол Николаевского переулка и Романовской улицы), то старик извозчик, везший меня, сказал мне, обернувшись: «В недобрый час вы едете к нам – не знаю, доедем ли». На мой вопрос: «Почему?» – «Да сами увидите», – ответил старик. Дорога к моей квартире пролегала по Большой Садовой – главной улице города. Все тротуары были полны публики, в пересекающих Б. Садовую переулках иногда виднелись штыки. Доехали мы благополучно, но едва успел отъехать извозчик, а я войти в дом, как на углу улицы (моя квартира была в угловом доме) появилась большая группа вооруженных солдат и там остановилась. На этой квартире я жил с 1910 года и, конечно, был известен почти всем жителям этого района. Поэтому первой мыслью было, что это предвещает обыск моей квартиры по доносу кого-либо из соседей, но вооруженная группа «товарищей» потолклась некоторое время на нашем углу и куда-то удалилась. Радость свидания с семьей была отравлена рассказами о происходящих в городе событиях – торжестве черни и крайне-левых элементов. Офицерам в форме было небезопасно выходить на улицу, так как бывали случаи, что их арестовывали, увозили в здание театра-варьете «Марс» (на границе с Нахичеванью), там след их исчезал.

Не желая подвергать себя подобным злоключениям, я в город выходил в своем охотничьем костюме и всегда благополучно возвращался. В