недееспособное правительство. Судьба страны но большей части решалась богатыми землевладельцами из старинных родов. Они или их представители собирались в польском сейме, собрании, где все были равны. Каждый член сейма обладал правом налагать вето, Libertum Veto, на любое решение. Эта система требовала единогласия, но вела к тому, что фактически никакого согласия ни по одному значительному вопросу не достигалось. В сейме почти не было споров или дебатов: если хотя один его член говорил «нет» — ничего поделать было нельзя. Тогда единственным путем чего-то добиться становилось посредничество высшей власти или применение реальной силы одной или несколькими соперничающими семьями или теми, кто их поддерживает.

Фридрих называл систему управления в Польше худшей в Европе. Поляки, писал он в письме к Генриху, отличаются заносчивостью, чрезмерной тягой к пышности и, кроме того, неряшливостью, раболепием и подобострастием перед лицом силы — суждение сомнительное, написанное под влиянием сильного раздражения. Тем не менее многие согласились бы с его точкой зрения на внутреннюю ситуацию в Польше. Беспомощность Польши в международных делах устраивала тех, в том числе и Фридриха, кто предпочитал видеть эту страну слабой и разобщенной.

Различные силы в Польше искали поддержки извне; они представляли знатные семьи, этаких маленьких суверенов но праву и истинных с точки зрения абсолютной власти, которой они располагали на подвластной территории, — Чарторыйские, Радзивиллы, Потоцкие, Любомирские. Князь Чарторыйский, человек большого обаяния, имел в то время дом в Варшаве, где ему прислуживали 375 личных слуг. Аристократы время от времени интриговали, стремясь сместить Августа с престола. На протяжении всего саксонского периода правления, теперь подходившего к концу, Чарторыйские занимали господствующие позиции; их часто поддерживал русский двор.

Чарторыйские выступали за конституционную реформу, в том числе против права Libertum Veto, что должно было усилить центральную власть. Это соответственно уменьшило бы власть других князей-соперников. Им не удалось отстоять свою точку зрения, и они уповали на помощь России, возможно, и военную. Вопрос о том, кто займет польский трон, был важен для соседей Польши. Чарторыйских поддерживал Санкт-Петербург, хотя русские не очень хотели усиления польской королевской власти. Дворы Вены и Берлина тоже не оставались сторонними наблюдателями. Было известно, что и французы пытались договориться с саксонцами, которые стали рассматривать польский трон как нечто принадлежащее им по наследству.

После смерти Августа Фридрих немедленно написал Екатерине II и дал ей совет. Императрице следует очень ясно заявить свою позицию. Если существует оппозиция Чарторыйским, у русских появляется прекрасный повод направить войска в Польшу. Военный конфликт опасен в столь стратегически важном районе. При войсковой операции могут возникнуть проблемы с тыловым обеспечением, и Фридрих будет счастлив оказать помощь. В ответ он получил письмо от Екатерины. В нем она благодарила его и просила содействия, чтобы не допустить ввода в Польшу саксонских войск. Это была просьба, с которой он без всяких раздумий согласился, но вежливо уведомил о ней саксонцев. Все это происходило в первые месяцы после смерти Августа. В сентябре 1764 года, к вящему неудовольствию, кроме прочих, венского двора, королем Польши был избран Станислав Понятовский, бывший фаворит Екатерины, от которого она имела ребенка. Его мать происходила из семьи Чарторыйских. Одновременно посланником в Польшу назначили Николая Репнина[294], которому Санкт-Петербург дал самые широкие полномочия.

Станислав был коронован в ноябре 1764 года, и Фридрих направил ему поздравление. Он также написал Екатерине: Вена и Версаль будут вне себя от злости. Он понимал, что Екатерина не станет вносить радикальные изменения в конституционную систему Польши. Это его устраивало. Втайне он полагал, что амбиции Чарторыйских безграничны и их влияние на Станислава, возможно, чрезмерно, но новый русско-польский договор был в процессе подготовки, и Фридрих заявил о готовности к нему присоединиться, если в нем не будет ничего противоречащего его интересам. Он уже с марта состоял в союзном договоре с Россией, а в 1765 году присоединился к этому новому договору и подписал с Россией оборонительный союз, как оказалось, долгосрочный, который предусматривал, что оба суверена являются защитниками польской свободы.

Одним из условий союза был тариф, установленный польским сеймом на весь экспорт, что делало некоторые товары для Пруссии более дорогими, в частности лошади, которых для пополнения армии Фридрих в 1765 году был намерен закупить в Польше и в Польской Украине и которые теперь значительно подорожали. Он возражал, заявляя, что это заставит его принять ответные меры, и убедил русских польская douane générale[295] была введена лишь частично — русское влияние было значительным. Ответная мера, которой угрожал Фридрих, — введение пошлины на плавание по Висле в районе Мариенвердера, к югу от Данцига. Он предложил предоставить право беспошлинного плавания для русских транспортов с тем, чтобы при поддержке России начать переговоры по более широкому соглашению. Он обрадовался, узнав позднее, что его предложение о закупке лошадей встретило одобрение в Польше.

Вопрос о престолонаследии затрагивал судьбу и ориентацию Польши. У Фридриха были две основные задачи: чтобы Польша не стала районом, из которого для Пруссии исходила бы угроза, и сохранение хороших отношений с Россией.

В течение некоторого времени он был убежден, что будущее Пруссии заключается в дружбе с Россией. В переписке со своими послами он явно стоял на стороне русских. Когда фон Род, его представитель в Вене, в апреле 1764 года сообщил о скором вводе русских войск в Польшу — это не стало неожиданностью для Фридриха, — он объяснил, что это делается для того, чтобы защитить их республику и свободы. Под этим он подразумевал избрание русского кандидата, Чарторыйского, на польский трон.

Фридрих не питал иллюзий в отношении России. Он прекрасно помнил свои кампании за Одером и Цорндорф. Разъясняя в 1766 году Финкенштейну свое отношение к Екатерине, Фридрих писал: «Я намерен сделать так, чтобы эта дружба не стала бы оковами для меня самого». Однако он знал, что это непросто сделать. В случае с поляками король считал, что их конституция хрупка и абсурдна и любая твердая рука предпочтительнее нестабильности. Фридрих не думал, что ситуация чревата какими-то серьезными опасностями. На участие в игре претендовала и Саксония, но ни Вена, ни Версаль это не поддержали. У французов, несмотря на то что женой дофина была саксонская принцесса, имелись другие заботы. Австрийцы опасались вступать в конфронтацию с Россией.

Претензии Саксонии высказала вдовствующая герцогиня, принцесса Баварская, вдова курфюрста Фридриха Кристиана, сына Августа III, который был курфюрстом всего месяц. Письма Фридриха к ней с характерными для него нотками иронии любезны, хотя не всегда убедительны. «Élevé dans les camps et dans la Tumulte des armes, — писал