– Так и есть. Мучается от безделья.

– Но на это нам будут нужны деньги.

– Тут нечего волноваться. В лучших конюшнях столицы найдешь и гнедых, и вороных, и каурых.

– Нет, не надо.

Из небольшого окна в одной из шероховатых кривых стен выходил дым. Асатори поднялся на цыпочки и посмотрел сквозь выходное отверстие. У камина собрались семь или восемь охотников, угольщиков и дровосеков, которые сидели и выпивали. Он был поражен их видом и отшатнулся назад. Они не походили на обычных жителей гор!

– А что здесь не так? – едва ворочая языком, спросил один из мужчин, хватая чашу и наливая сакэ приятелю, которому задал вопрос.

– Навряд ли стоит объяснять. Если это лошадь, то пусть будет рабочая лошадь.

– От рабочей лошади нам нет никакой пользы.

– Да, но чистокровная привлечет внимание, нас станут подозревать.

– Верно, совершенно верно. Достаточно поговорили. Нет смысла обсуждать невозможное.

– Почему бы нам не спеть верхом на лошади?

– Можно и спеть! Когда тоскуешь по востоку, пой!

Те двое, которые жарко спорили, присоединились к остальным, которые время от времени хлопали в ладоши. Они пели какую-то странную песню, смысл которой Асатори различить не мог. Мужчины ее пели и пели, а живший в Асатори музыкант ощутил в ней мощные ритмы, будто бы вырывавшиеся из-под земли, воспевавшие обширные поля, утренние ветры и ночные звезды. Между этой песней и музыкой, которую он слышал при дворе, не было ничего общего, и Асатори с восхищением слушал пение. Вдруг из окна, в которое он подглядывал, вырвался столб дыма. Асатори задохнулся, несколько раз невольно кашлянул и наклонил голову.

– Что такое? – раздался возглас в хижине, и воцарилось молчание.

Пригнувшись, Асатори быстро отбежал в темноту. При звуке его шагов в хижине возник шум. Кто-то пронзительно закричал. Вокруг него и прямо мимо ушей засвистели стрелы. Асатори почувствовал, как подкашиваются ноги, и, спотыкаясь, вслепую пошел вперед.

Два дня спустя Асатори сидел на уступе скалы и жевал вяленые овощи. Горстка риса мокла в близлежащем горном ручье. При закатном солнце были прекрасны облака, на поверхности ручья прыгали рыбешки. Где же он находился, удивлялся Асатори, взбираясь на скалистый гребень и глядя на окружающую местность. Перед его глазами были только вершины гор.

Весь день он спокойно проспал в лесу и проснулся свежим и отдохнувшим. Асатори по-прежнему не догадывался, где находится. Весь предыдущий день он карабкался по холмистой местности, где время от времени наталкивался на хижины дровосеков и угольщиков. Никто его не видел, а он наблюдал за людьми, которые напоминали тех, на которых лекарь набрел недавней ночью.

Асатори осмотрелся. Весь ландшафт, казалось, плавал в прозрачно-голубом свете. Скоро на небе засверкали звезды, а на вершине через долину сияло три огня. Ему вдруг пришло в голову, что перед ним гора Курама, и это огни одного из монастырей. Он сразу же решил до рассвета добраться до Курамы и спрятаться там, пока не увидит Усиваку в одиночестве.

Тропа время от времени почти исчезала, но звезды для мая были необычно яркими. Позже взошла луна. Асатори пробирался по долине и среди холмов. Когда он приблизился к переброшенному через ручей полусгнившему бревну и перешел его, нащупывая в подлеске тропинку, то вздрогнул, услышав позади себя неясные звуки. Асатори оглянулся и увидел нескольких человек, которые вслед за ним переходили ручей. Они были в темных облегающих тело костюмах и с длинными мечами. Лица закрывали маски. Неизвестные быстро проскользнули мимо, совсем недалеко от места, где он стоял, и бесшумно исчезли подобно клочкам ночного тумана.

Дюжина или даже больше небольших постоялых дворов и харчевен были беспорядочно разбросаны вдоль дороги, ведущей на гору Курама и к ее восемнадцати монастырям. Перед одной из харчевен с лошади слез путешественник и стал привязывать ее к столбу, поглядывая на карниз дома.

– Эти глицинии великолепны! – прокричал он через плечо. – Хозяин в добром здравии? Как видите, я опять приехал.

Возле одной из стен дома несколько монахов громко между собой разговаривали и смеялись. От них отделился и почти бегом двинулся к гостю старик хозяин.

– Добрый день, господин! Опять с северо-востока? Вы находитесь в отличном здравии, я уверен! – приветствовал хозяин вновь прибывшего и приказал принести ему горячей воды и подушку для сидения.

– Мой добрый человек! Вы ни капельки не изменились. Я не часто пускаюсь в такие странствия. Когда я был здесь в последний раз?

– Как я припоминаю, в прошлом году – где-то в середине лета, тогда еще была довольно сильная гроза.

– Да, точно! Молния расколола на части огромный кедр и чуть не убила меня. Никогда не забуду, как я был напуган, когда ворвался в ваш дом.

– А где ваш слуга Ковака, которого вы тогда с собой привозили? Вы же не в одиночку путешествуете в этом году, так?

– Нет, Ковака скоро должен прибыть с моим багажом. Он, кажется, не торопится, но, несомненно, скоро будет здесь.

Монахи перестали пить, бросили украдкой несколько взглядов в направлении путешественника и зашептались между собой. Потом один из них встал и подошел к нему:

– Надеюсь, вы простите меня за нескромность, но вы не господин Кихидзи с северо-востока?

– Да, я – Кихидзи.

– Тогда я был прав, а мои товарищи ошиблись. Приветствую вас, господин!

– А вы кто будете?

– Я – послушник из монастыря настоятеля Токо.

– Вот как! А я всегда останавливаюсь в соседнем монастыре, когда сюда приезжаю для семидневного уединения, поэтому немного знаю вашего настоятеля. Надеюсь, он в порядке?

– Он, к сожалению, умер несколько месяцев назад. Вы приехали сюда для уединения?

– Да, я нахожу, что такие уединения полезны для деловых людей. И я уверен, что обязан своим состоянием здешним богам.

Звон колокольчиков у подножия холма возвестил о прибытии багажа купца. Мужчина с закатанными рукавами, раскрасневшимся, мокрым от пота лицом, тяжело дыша, подошел вместе с конюхом.

– Ну, Ковака, ты слишком медленно шел. Я так долго ждал, что уже стал позевывать.

Ковака, мускулистый мужчина небольшого роста, бросил вопрошающий взгляд на окружавшие его лица и потом громко расхохотался:

– Вы, должно быть, изволите шутить, господин! Легко вам, верхом на коне. А от столицы путь не близкий, да еще с такой тяжелой поклажей – смотрите, даже лошадь вся в мыле.

У входа в харчевню собрались монахи и толпа мужчин и женщин. На Коваку они не обращали никакого внимания, но с любопытством рассматривали большую поклажу с приношениями. На лошадь были нагружены тюки шелковой ткани, наверху был привязан бочонок с россыпным золотом, тщательно упакованный в бумагу и солому.