обещал ему это, и на другой день он приехал ко мне на квартиру, где была устроена небольшая выпивка, что не удовлетворило нас с Савицким, нигде не достал больше спиртных напитков. И через день или два, точно не помню, была устроена настоящая выпивка в присутствии меня, Савицкого, Вильцана Антона Ивановича и Петра. Выпивка была устроена из средств добычи на могилах расстрелянных. Пьянка представляла из себя дикую оргию со злорадным смехом над обреченными, главным образом над женщинами, сопровождалась нецензурными рассказами про виданное. Савицкий упрекал меня в трусости в моменты расстрела. Присутствовавший Вильцан Антон тоже делился своими впечатлениями виденного. Короче говоря, это была пьянка кровавых шакалов, потерявших всякие угрызения совести. Все мы были довольны происходившим и веселы, не задумываясь о том, что мы являемся преступниками. После этого я участвовал в расстреле мирных граждан на Средней Погулянке[1510], где было расстреляно около 600 человек, состав могильщиков был тот же, и процесс расстрела проходил аналогично прежним разам. Также было разделено имущество расстрелянных между могильщиками. Расстрелы на Средней Погулянке были три раза. Было расстреляно около 1500–1600 человек. После Савицкий мне объявил, что расстрелы будут производиться в Песках, где также под моим руководством были приготовлены могилы и расстреляно около 1500–1600 человек. На каждом из расстрелов в качестве добычи нам доставались вещи расстрелянных. Один раз мы с Савицким повезли на квартиру ко мне имущество расстрелянных.

Говоря о процессе расстрелов на Песках, мне хочется отметить поведение некоторых обреченных. Расстреливались исключительно мужчины в возрасте не старше 35 лет. Расстреливаемые, а их было 18 человек, были связаны одной общей проволокой; когда их конвоировали, то пьяные полицейские требовали, чтобы они пели песню «Выходила на берег Катюша». Вместо этого они запели «Смело, товарищи, в ногу». Эту партию обреченных расстреливали без ограбления, так как это были политические заключенные, доставленные из тюрьмы. В этой группе я встретил знакомого мне зятя гражданина Иоффе. После этого расстрела мое участие в массовых злодеяниях было окончено. Ход дальнейших событий мне неизвестен. Заканчивая свои показания по данному вопросу, я хочу сказать, что среди нас, могильщиков, между мной и Вильцаном в частной беседе всплыл вопрос об ответственности, которую нам когда-то придется нести, но, придя к выводу, что «дальнейшее покажет», мы забыли про это и больше никогда не возвращались к этому вопросу. Политических суждений между нами никаких не было, руководствовались только жаждой наживы.

Протокол записан с моих слов верно и мне зачитан.

Допросил Оперативный] Уполномоченный] ОТО НКГБ ст[анции] Даугавпилс. Мл[адший] лейтенант госбезопасности Калмыков.

АЯВ. М-331022. Л. 131, 132, 141, 145–146.

12. Из допроса обвиняемого Кузьмы Бенедиктовича Бейнаровича 27 августа 1944 г

<…>

Как я уже показывал на предыдущем допросе, массовые расстрелы мирных граждан начались в конце июля. Когда начались массовые расстрелы, мой сосед по улице Лисовский Иван, будучи хорошо знакомым полицейскому Савицкому, проявил активность в подборе рабочих для могильных работ, включив в список и меня. Когда Лисовский зашел за мной около 10 вечера, я вместе с ним пошел к полицейскому участку на Ликсненской улице. Совместно с нами пошел и мой сын Бейнарович Василий. Около участка собралось человек 25. Перед участком Лисовский выстроил нас в шеренгу по двое и сделал такое объявление: «Пойдем копать жидам могилу, не бойтесь, ребята, советская власть теперь не вернется. Хватит нам жить под еврейским игом. После того как расстреляют евреев, нам оставят жидовские лоскуты, а те, кто не хочет идти с нами или жалеет их, того мы поставим вместе с жидами на колени около могилы и отправим туда же». На такое объявление Лисовского никто не сказал никакого возражения, и мы пошли, как на обычную работу. <…>

Чувствовался сильный запах гниющих тел; рядом была расположена могила ранее расстрелянных, но об этом никто не спрашивал. Я работал в паре с Прокоповичем. <…>

После расстрела Лисовский сказал нам: «Идите вниз, берите жидовские тряпки». Мы все кинулись к месту раздевания расстрелянных и хватали кто что успел, делая неразбериху и давку. Мне в этот раз ничего не досталось, а сыну моему Бейнаровичу Василию удалось достать пару сапог.

АЯВ. М-331022. Л. 151, 154.

13. Технология убийства. Из допроса обвиняемого Петра Антоновича Вильцана, 26 августа 1944 г

<…>

Все участники разделялись на три группы людей, выполнявших различные обязанности и абсолютно не связанных между собой по личному знакомству, кровавая деятельность которых происходила обособленно с таким расчетом, чтобы одни не могли свидетельствовать действия других, что вызвано было сознательным расчетом немцев.

1. Каратели – лица, занимавшиеся непосредственно расстрелом. Среди них были полицейские других уездов, члены организации «Айзсарги»[1511] и несколько местных полицейских; к этой группе принадлежал и полицейский Савицкий.

2. Могильщики – занимавшиеся непосредственно подготовкой могил. Среди них: Трифонов Григорий, Карпенок Владислав, Семенов Виталий, Шпинглис, Лисовский Иван. Всего человек 40, так как объем работ был большой. Могилы подготовлялись из расчета погребения после расстрела 800—1000 человек. Копали с 11–12 часов вечера, на рассвете отводили в сторону и приводили обреченных.

3. Фурманы (ломовые извозчики), в обязанности которых входили подвоз к месту расстрела граждан, не могущих передвигаться, главным образом стариков и детей, а также вывоз награбленного имущества при расстрелах в момент раздевания граждан и вывоз квартирного имущества после расстрела семей. В соответствие перечисленных мною трех групп, участвующих в злодеяниях, поощряемых оккупационными властями, и разделение награбленного имущества происходило по рангам. Самое ценное забиралось карателями, расстреливавшими граждан, остальное делилось между нами, могильщиками, и фурманами. Прошу отметить одного из известных мне фурманов, но известного мне не по фамилии, а по адресу его жительства, где он проживает и по настоящее время. Г[ород] Даугавпилс, Ужвинская улица, дом гражданина Белецкого, расположенный около богадельни вблизи места расстрела Пески.

Теперь я остановлюсь на факте того, почему три группы не знали о действиях других групп. Когда мы приготавливали могилы для расстрелов, карателей и фурманов в это время не было. Перед приходом карателей и обреченных граждан нас отводили на сто метров в сторону с приказом не появляться на месте расстрела. Когда заканчивали расстрел и уходили каратели, тогда приходили мы к могилам, наполненным кровавыми телами расстрелянных, в это время фурманы отвозили имущество – лучшее награбленное с расстрелянных, оставляя худшее для нас. Когда мы оканчивали могильные работы, то фурманов также уже не было. К этому необходимо добавить и то обстоятельство, что расстрелы происходили ночью, что не давало возможности запечатлеть лиц, принимавших кровавое участие в составе той или иной группы. Кроме того, под страхом расстрела приказано не разглашать все, участниками чего мы являлись.

АЯВ. М-331022. Л. 160–162.

14. Жена о муже: «Ничего общего со мной. Быть его женой считала позором»

Протокол