Неужели это только потому, что предатель Нишвахтус закрыл магию? А если бы не закрыл, то сбылись бы мои самые смелые мечты? Ой, не знаю! Или люди по природе своей злые, наглые и кровожадные? Нет-нет! Если так думать, то легче полоснуть по горлу ножом и уйти в подземный Дуат, на суд богини Маат, чем жить в таком мире. Нет, люди, по сути своей, добрые, чистые и светлые! Я это утверждал, утверждаю и буду утверждать! Почему же вокруг творится то, что я вижу? И, судя по всему, уже две тысячи лет творится? Воспитание? Образование? Тяжкая жизнь?

Нет! Здесь что-то иное! Не знаю, что, но в глубине души понимаю: здесь что-то иное! Образование? Господи, обычный человек этого времени знает вдесятеро больше, чем знал когда-то я! Здесь столько всего наизобретали, что я только через две недели поверил, что такое вообще может быть! И, кстати, многое для облегчения жизни. Начиная от железных орудий труда до обычных для этого времени ветряных и водяных мельниц. Я-то помню времена, когда всё зерно перемалывали в муку вручную. Я-то помню, когда поля возделывали бронзовыми мотыгами. Я помню, когда воду для полей добывали, буквально, по горсточке.

И я видел современные поля! Матерь Божья, да сама пшеница стала другой! Рожь стала другой! Больше зёрен в колосе, само зерно более крупное, поля более просторные… И в то же время — голод… Ну, как же так?!

Воспитание? А что — воспитание? Здесь воспитанием занимается Её величество Церковь, со своими заповедями: не убий, не кради, почитай отца и мать, и всё такое прочее. С молоком матери эти заповеди дети впитывают. И что? Убивают, грабят, насилуют, воруют чужое добро, предают и матерей и отцов… И не кто-нибудь — рыцари! Цвет нации! Почему же так?!

Очнулся, когда меня ненавязчиво толкнули в бок.

— А?!

— Я спрашиваю, — любезно повторил вопрос Гельмут, — Доводилось ли вам участвовать в битвах?

— Вы имеете в виду, в каких боях, до моей смерти или после? — совершенно естественным тоном уточнил я.

И над столом повисла странная тишина.

— Андреас имеет в виду, — спокойно и солидно пояснил брат Марциан, — что, когда человек принимает монашеский постриг, он как бы умирает для мира… Да, Андреас ещё не монах, но он всей душой стремится к этому и уже делит свою жизнь на период до того, как попал в наш монашеский — подчёркиваю, монашеский! — Орден, и после этого. И, да, он участвовал в сражениях против наших врагов… но не так, чтобы успел прославиться.

— Ах, вот что… — облегчённо выдохнул Гельмут, — Ну да, ну да… Я так и подумал!

Но коситься на меня за столом не перестали. А я опять погрузился в размышления. Как и просил Марциан — с самым загадочным видом.

После ужина — я так его и не запомнил! — краем глаза я заметил, как Катерина быстро переговорила о чём-то с Марцианом, тот вскользь переговорил с оруженосцами… а я отправился в выделенную мне… келью? Именно так я представлял себе подобное помещение! Узкое, аскетически обставленное, без излишеств. Я привычно встал на колени и сложил руки в подобии молитвенного жеста. А сам принялся опять вглядываться в символы, излучаемые перстнем. Казалось, вот-вот! Ещё капелька, ещё полкапельки! Но, нет! Опять не получилось… В досаде я подошёл к своей кровати… оп-па! А там разлеглась та самая девица, что собиралась мне потереть спинку!

— Брысь! — коротко сказал я.

— А может… ваша милость… — губы девушки задрожали.

— Не может! — отрезал я, — Впрочем… спасибо, что нагрела постель!

— Так может, мне остаться? — преисполнилась надеждой девушка, — И постель всю ночь будет тёплая!..

— Не нужно, — сухо сказал я, — За тёплую постель спасибо, но это всё. Иди себе, по своим делам! Мне от тебя больше ничего не надо!

— Как господин прикажет… — огорчилась девушка, — А если…

— Нет!

— А может…

— Нет!

— Но вдруг…

— Нет!

— Ну… если что — зовите! Урсула моё имя. Скажите только: «Позовите мне Урсулу!» — и я тут.

— Нет!

— Не зарекайтесь, сударь! Вдруг прижмёт? А Урсула всегда рядом!

— Не прижмёт, — проворчал я, — Но так и быть, я запомню. Урсула.

Впрочем, спалось хорошо. Если не считать, что под утро у меня так замёрзли ноги, что я вынужден был встать и приплясывать от холода. То ли дело в трактирах! Там и матрац, набитый очёсами из овечьей шерсти, и шерстяное одеяло, в которое можно завернуться, как в кокон, и плевать из-под него на все холода, вместе взятые! И, если честно, мне не раз вспомнилась тёплая Урсула. Вот, если позвать её, если спрятать закоченевшие ноги между её тёплых бёдер… но нет!!! Я понимаю, чем кончаются такие грелки! А мне нельзя! Старик Решехерпес особо предупреждал: пока не будет выполнена миссия — ни-ни! Ни с кем! Иначе, проклятый рубин может не расколоться. И тогда все труды пойдут кошке под хвост. Вот, когда впустишь магию в этот мир, можешь завести себе гарем, хоть из сотни красавиц. Хоть из тысячи. А до этого — ни-ни! И я прыгал в одной нижней рубашке, пытаясь согреться.

Перед рассветом, мне показалось, что потеплело. Или в самом деле, от прилива крови ноги согрелись. Во всяком случае, я сумел уговорить себя сделать ещё одну попытку заснуть. И даже получилось. Вот только, мне показалось, что как только голова коснулась подушки, тут же ударил колокол, призывая добрых христиан к утренней молитве. Ну… будем считать — выспался!

Позёвывая, обитатели замка собрались у часовни. Часовня оказалась маленькой, оборудованной прямо в главной башне и, разумеется, всех желающих вместить не могла. До прихода хозяина никто в часовню не вошёл. Ждали. Из переходов выходили новые и новые гости, некоторые старались пробиться вперёд, ко входу, некоторые, смирясь с обстоятельствами, толпились поодаль. И у меня опять зарябило в глазах. Краски, краски, краски… Яркие, пёстрые, бьющие в глаза. Вот бородатый мужчина в ярко-голубом наряде держит под руки своих жену и дочку. Жена в фиолетово-белом, дочка в скромном фиолетово-зелёном. Вот одинокий мужчина, гордо выпятил грудь под коричнево-красным дублетом, вот молодой парень под руку с девушкой, примерно его лет, парень в оранжево-синем, почему-то в зелёных колготках — разве это сочетается?.. — девушка в красном платье с белыми отворотами и манжетами, вот ещё пара: мужчина в годах, в зелёно-коричневом, подпоясан фиолетовым поясом, с ним юная девушка в бело-синем, с высоким головным убором вроде колпака, с которого свешивается вуаль, вот ещё одна девушка, одета вообще умопомрачительно: