Всякие эстрадные кривляки, всякие там жванецкие и хазановы, ширвиндты и винокуры — были просто ничтожными фиглярами по сравнению с мастером жанра профессором Артамохиным. Эстрадные актёришки забавляли публику выдуманными текстовиками репризами, профессор Артамохин трогал фибры существа: он читал собственные мысли — он читал мысли зала!

В какой-то момент Алексей Ворончихин взволновался, щеки загорелись от стыда, словно он не вполне русский и запятнан в содействии евреям. Ведь его шеф и давний приятель Осип Данилкин еврей, а его первая жена Алла Мараховская и соответственно дочь Жанна еврейки-эмигрантки… Он почувствовал неудобство от соседей по президиуму, от взгляда профессора, от взглядов из затемненного восхищенного зала. Алексею казалось, что все слушатели зала вились вокруг слова «жид» словно удавы вокруг зайца, которого окружили со всех сторон и смакуют, набирают слюну перед тем, как его слопать. Алексей чувствовал, как у него предательски, повинно пунцовеют уши. Уж не он ли здесь в качестве кролика, которого окружили удавы?

— Никогда мы, братья и сестры, не позволим поганить нехристям свой язык! — взывал профессор-языковед. — Любое изъятие из словаря Даля — преступление. Это то же самое, что с картины Васнецова «Богатыри» убрать Добрыню Никитича… Прошу проголосовать! Кто за то, чтобы ходатайствовать перед Правительством, перед Институтом Русского языка Академии наук о безусловном сохранении в исконном виде памятник «Словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля?

Алексей, казалось, успел первым поднять руку. Профессора Артамохина провожали с трибуны овацией. Полненькая шустрая слушательница из зала бросилась к сцене с букетом цветов. Профессор польщенно раскланивался публике.

— Любо! — гремело под сводами зала. — Любо! — Еще слитнее выглядело собрание.

— Господа! Слово от наших спонсоров. Правильнее сказать, от содеятелей… — проговорил ведущий.

Клерк, сидевший во втором ряду, тронул Алексея за плечо, сказал:

— Сейчас вы, господин Ворончихин.

— Уважаемые дамы и господа! Я рад приветствовать… — Алексей понес пустые, годные на сто подобных случаев публичные фразы, но сбился и заговорил совсем-совсем по-дружески: — Все же пару слов не протокольного характера… — Тут Алексей замешкался, он хотел обратиться простецки: «Мужики!», и даже похолодел, вспомнив, как его усекли при входе. — Господа! — Он доброжелательно улыбнулся. Но почувствовал, что ответа из зала на его улыбку нет. Он посмотрел на президиум, откуда ему улыбнулся напряженно лишь ведущий, да мелькнул улыбкой клерк. — Позволю себе, господа, маленькую ремарку… Человек, который публично произносит слово «жид», должен помнить, что евреи — очень самолюбивый народ и никогда ему не простят… Евреи — политизированная, активная нация. Их история заставляет быть таковыми. Еще Лев Толстой говорил: еврея любить трудно, но нужно… — Зал — будто натянутая струна. Человек на трибуне — некий сфинкс. — Не надо забывать, что антисемитизм — это действенное оружие сионизма. Антисемитизм лишает человека кругозора, таланта. Ослепляет разум. Человек сосредоточен на мнимой цели…

— Да он сам с прожидью! — громко саданул казачий голос из зала.

— Это провокатор!

— Гнать его отсюда!

Казаки загудели, затопали ногами, раздался пронзительный свист. Свист подхватили. Алексей услышал надрывный женский голос, той самой дамы, которая курила через длинный мундштук тонкую сигарету и стряхивала на пол пепел:

— Они даже сюда, в святая святых, пробрались! Вон!

— Вон!

Алексей и не помнил, как нырнул за кулису, а потом черным ходом, выбив ногой дверь, выскочил на улицу, сплюнул, высморкался прямо на землю и скоро-скоро пошагал к машине. Когда он уже давил на газ, увидел в зеркале заднего вида, что за ним бежит клерк-организатор, машет руками:

— Господин Ворончихин! Господин Ворончихин!

Алексей пришпорил своего железного коня.

— Осип! — выкрикнул он в телефонную трубку, вернувшись домой с конференции. — Если вы, евреи, даете деньги на такие сборища, то нам, русским, надо здорово задуматься.

— Там больше половины ряженые, — благодушно ответил Осип. — Меня попросили нужные люди… Пускай пар выпустят. Будь к казакам снисходительней. Нация обиженная, туповатая. Им надо помогать, как чукчам.

— Казаки — это нация?

— Им бы хотелось так думать, пусть думают, — мягко ответил Осип. — Оставь их! Есть дела поважнее.

X

В приемной Осипа Данилкина висел портрет последнего русского императора Николая Второго, чудом уцелевший в подвале дома; рядом — портрет ораторствующего Владимира Ульянова-Ленина на трибуне Второго съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов; далее — портрет Сталина с трубкой, Брежнев в маршальском мундире и наконец — большая фотография Бориса Ельцина на танке у Белого дома. Повесить такие портреты в приемной Осипу порекомендовал Алексей Ворончихин, чтобы посетитель, оказавшись здесь впервые, слегка растерялся: что за человек хозяин фирмы? — и сталинист, и демократ… Любая растерянность действует на человека обнажающе — невольно открывает слабые места, тестирует умственные способности…

Сегодня в приемной шефа Алексею встретился финдиректор Глеб Митков и человек, который — как представитель класса — тоже отвоевал себе местечко на арене разноликой русской истории двадцатого века. Представитель был крупноголовым здоровенным мужчиной в расстегнутом малиновом пиджаке из толстой материи, в темно-зеленой шелковой рубашке. Золотая крупная цепь на шее, перстень блестит платиновым белым блеском… Взгляд твердый и самоуважающий. «Малиновая душа!» — подумал Алексей, приветливо кивая незнакомцу, будто старому приятелю. Колоритные коммерсанты: торгаши, деляги, махинаторы, — коих прозвали «новыми русскими», вызывали у него веселящее чувство, словно удачная карикатура в журнале. Вероятно, этот типаж из провинции, подумал Алексей. Московские малиновые души теперь одеваются у зайцевых и юдашкиных, у кутюрье, — надо же! как обыкновенных портных стали называть; впрочем, малиновые, рыжие, зеленые пиджаки пошли от самого Версаче.

— Видел клиента? — спросил Осип вошедшего в кабинет Алексея. — Григорий Малина.

— Не может быть! Я ему кличку припаял «Малиновая душа». Просто провидение какое-то! — восхитился Алексей. — Большевик в суконной шинели мечтал: «Свобода, равенство, братство!» Человек в таком прикиде мечтает: «Обмани, укради, не попадись!»

— Он из Новороссийска. Там судно с аппаратурой из Индонезии застряло. Таможня хочет кушать… Разрулить можно через одну бабу, любовницу главного таможенника. Дать ей сто тысяч долларов. Она — передаст в нужные руки. Баба капризна, с ней надо осторожно и ласково. С местной братвой таможенники не хотят светится. Ты представитель солидной компании из Москвы. С тобой можно иметь дело. Уламывай ее! Малина тебя с ней сведет. Ты у нас специалист по переговорам с женщинами… В итоге — триста процентов прибыли!

— Мой гонорар?

— Пять…