class="p1">В пятницу, 20 февраля, Уорхол поступил в приемный покой нью-йоркской больницы Боба Роберта. Невзирая на свой страх и тревогу, он осведомился, есть ли в больнице знаменитости, и был польщен, когда услышал в ответ: «Вы – наш самый знаменитый пациент». Очевидно, его узнали.

В субботу его прооперировали. У него удалили желчный пузырь, уже пораженный гангреной. Три часа после операции Энди провел в реанимации. Его состояние констатировали как удовлетворительное. По сведениям New York Times, в 15 часов 45 минут его перевели в палату на втором этаже и передали под опеку медсестры кореянки Мин Шу, которую Уорхол нанял специально по совету доктора Кокса. Немногим позднее полудня врач осмотрел его. Ничего настораживающего. По-видимому, Боб Роберт благополучно отправился домой после операции. Энди смотрел телевизор, в половине десятого вечера позвонил домой своим помощникам. В 23 часа медсестра позвонила дежурному врачу, чтобы сказать, что с пациентом все в порядке. В это время Уорхол, возможно, уснул, а в полночь его состояние резко ухудшилось.

Потом столько свидетелей давали совершенно противоречивые показания, высказывая их в условном наклонении. Прежде всего врачи и медицинский персонал больницы, положившись на круглосуточное присутствие в палате нанятой Уорхолом медицинской сестры, скорее всего нерегулярно наблюдали за его состоянием. Никто не давал медсестре распоряжений записывать его давление, пульс и принимаемые лекарства. А что было в критический момент с самой медсестрой: то ли она вышла из палаты, то ли заснула? Она утверждала, что находилась возле пациента и читала Библию. Только в 6 часов утра она заметила, что лицо Уорхола посинело от недостатка кислорода в крови, а пульс перестал фиксироваться. Была вызвана реанимационная команда, попытались ввести ему трубку в гортань, но тело уже остыло. В 6 часов 31 минуту зафиксировали смерть Уорхола.

Арман рассказал мне о его кончине немного по-другому. «В этой больнице, – говорил он, – одни глупцы сменяют других. Когда делали переливание крови, ошиблись с группой крови. Энди впал в кому. Его из нее вывели. Состояние вроде бы улучшилось, но тем не менее за ним надо было наблюдать… Серьезно наблюдать… Энди так боялся больницы, что воспользовался услугами частной сиделки, которая должна была не отходить от него все двадцать четыре часа в сутки. В палате был установлен монитор. На мой взгляд, они допустили грубую ошибку в этой больнице. Они решили так: раз у него персональная сиделка, то не стоит подключать его монитор к общей системе, а эти девчонки, которые берутся быть сиделками, вкалывают на трех работах в день. Вот она и заснула, а когда проснулась, то он уже несколько часов как был мертв. Когда жизненные импульсы человека прекращаются, монитор издает звуковой сигнал, но она так крепко спала, что ничего не слышала. Если бы его монитор был подключен к общей системе, все всполошились бы и прибежали. Возможно, его удалось бы опять спасти… В 1989 году я лежал в этой же больнице, мне делали сложную операцию, удаляли раковую опухоль. Когда я очнулся от наркоза, мне сообщили: “Вы знаете, вас поместили в палату, где были иранский шах и Энди Уорхол, она самая лучшая в больнице”. Я пролепетал “спасибо”, подумав про себя “лучше не бывает”… а потом, как только сознание полностью вернулось, появилась команда медработников и повезла меня на новую операцию. Очередная ошибка: они теперь решили оперировать мое колено. К счастью, рядом была моя жена. Мы тоже наняли сиделку, но настояли на том, чтобы монитор в моей палате был подключен к общей системе. Вы знаете, больницы в Нью-Йорке – это безобразие, не поддающееся описанию. Они грязные, и в них очень высокий процент смертей в постоперационный период из-за инфекций. Никакой дисциплины. Неразбериха жуткая. Я никогда такого не видел. Я думал, что нахожусь где-нибудь в Бамако. Нет, в Бамако лучше. Если вам когда-то вдруг придется делать операцию, ни в коем случае не делайте ее в Нью-Йорке!»

Совершив все необходимые посмертные процедуры, братья Уорхола решили сделать похороны пышными. Одели Энди в кашемировый костюм, для последнего пути выбрали его любимый платиновый парик, черные очки. Его положили в массивный бронзовый гроб, вложили в руки небольшую книжечку-молитвенник и красную розу. 26 февраля в византийско-католическом соборе Святого Духа в Питтсбурге была отслужена месса, частично – на английском языке, частично – на старославянском. Затем кортеж порядка двадцати машин, выстроившись, направился в северную часть города к византийско-католическому кладбищу Сен-Жан-Батист, где уже была приготовлена могила, возле могил его родителей. На простой плите выгравировали его имя и даты рождения и смерти. Пейдж Пауэлл, едва гроб опустили в землю, бросила в могилу один экземпляр Interwiew и флакон одеколона Estée Lauder.

И потом…

Но история Уорхола на этом не заканчивается. Сразу после смерти целые периоды жизни, до этого сохранявшиеся в тайне, получили огласку. Стало известно, что жил он в богатом доме, обставленном старинной и современной, в его понимании, мебелью, в богемном лофте, замусоренном и сверкающем, очень похожем на «Фабрику». Всплыли наружу его мании и кое-какие предпочтения. Они всех удивили. Маска упала. По крайней мере казалось, что маска упала.

Среди всей этой поднявшейся суматохи главным открытием было то, о чем знали некоторые близкие, но большинство даже не догадывалось: сила католической веры этого человека – очень закрытого, неожиданного и очень богатого.

«Дневник», который был опубликован после его смерти, в 1989 году, самым подробным образом свидетельствует о присутствии религии в жизни художника. Но еще до этого, во время поминальной мессы, состоявшейся 1 апреля 1987 года в Нью-Йорке, в церкви Святого Патрика, большинство присутствовавших буквально ошеломили сведения о том, что Уорхол, оказывается, принимал участие в благотворительных ярмарках, в раздаче бесплатных обедов для бедняков, что каждое воскресенье он присутствовал на мессе и почти каждый день заходил в церковь Сен-Мартин-Ферье, но отказывался от исповеди и причастия. Кто же этот незнакомец, о котором, казалось, все всё знают? Теперь он предстал перед всеми абсолютно неизвестной личностью…

Более двух тысяч человек набилось в зал, где Бриджид Полк, вновь ставшая Бриджит Берлин, читала стихи, а Йоко Оно и искусствовед Джон Ричардсон предавались воспоминаниям о личности художника, рассуждая о духовности и невинности. Звучали отрывки из «Квартета на конец времени (Хвала бессмертию Иисуса)» Оливье Мессиана и «Волшебной флейты» Моцарта.

Позже в отношении католицизма Уорхола разразилась большая дискуссия. В чем он заключался? А самое главное, говоря художественным языком, какое влияние он оказывал? В конечном счете это единственное, что представляло интерес. То был католицизм обычный или инстинктивный, бытовой,