только рисовать. Теперь он должен думать о том, что рисовать, чтобы продать. Сколько орущих негров можно сделать? Надо делать их постоянно, но… Вчера он купил мексиканскую маску за 700 долларов для Хеллоуина, растратил все деньги. Ушел из своей комнаты в Ritz Carlton, не пользуется больше лимузинами, и это уже прогресс».

Прогресс довольно относительный: очень скоро они уже в Вашингтоне, в Madison Hotel. Они встретились с принцессой Югославии и ее дочерью Кэтрин Оксенберг[682], которая дебютировала в сериале «Династия». Сильно раздосадованные тем, что не получили приглашение в Белый дом (это был день выборов), они остались обедать в номере отеля, возможно размышляя над фразой графа Бомона: «Настоящий праздник состоялся у всех, кто не был приглашен на праздник». Баския заказал бутылку Chateau Latour 1966 года за 200 долларов. Изысканные блюда – 500 долларов. Выбор Баския оказался отменным: Latour 1966 года после великолепнейшего Latour 1961 и ему не уступавшего 1970 года – одно из лучших вин, имевшихся в ассортименте. На следующий день, сделав несколько снимков Баския, просыпавшегося, вставшего с кровати с явными признаками полового возбуждения, Уорхол и Жан-Мишель вернулись в Нью-Йорк. По приезде они сразу же направились в ночной клуб, где встретили Мадонну, уже преобразившуюся в суперзвезду. Уорхол познакомился с Мадонной, когда она еще работала официанткой в баре. У Баския с ней была когда-то интрижка. Она чрезвычайно обрадовалась, увидев своего бывшего любовника и, обняв его, поцеловала в губы. «Жан-Мишель сделался угрюмым, – писал Уорхол, – потому что Мадонна стала такой недосягаемой звездой и он ее потерял». Еще через день, у Дианы фон Фюрстенберг[683], он встретился с Анинной Нозей, галеристкой из Сохо: «Жан-Мишель в своем подвале рисовал картины, – рассказывал Уорхол. – А она созвала гостей и привела их к нему вниз, посмотреть на него, как на циркового медведя. Он взорвался и принялся орать: “Пошли все вон!” И одним махом уничтожил картин двадцать. Он швырял их об стены, и только после того, как она принялась увещевать его, вспоминая о добрых старых временах, он успокоился и почувствовал себя совершенно исключительным, да еще хозяином шикарного дома в uptown. Он уже не чувствует себя счастливым, несмотря на то, что принадлежит к uptown, потому что весь его мир остался за дверью и он не знает, что ему делать. Я ему сказал: “Слушай, как ни крути, эта твоя ярость не настоящая”. Он приуныл».

В это же время Уорхол продолжал наносить частые визиты лицам, не внушавшим доверия, например Имель-де Маркос. Если он и смущался, так это только для того, чтобы достичь определенной цели. С помощью Руперта он нарисовал «Детали». «Я их ненавижу, – писал он. – Как детали “Венеры” Боттичелли. Но люди их обожают. Вопрос – за что?» Баския писал картины в черном цвете. «Супер», – отзывался Уорхол, жалуясь на то, что Баския безостановочно твердил: «Ты меня используешь, ты меня используешь».

У Жан-Мишеля Баския телефон звонил каждые пятнадцать минут. «Мне это напомнило “Фабрику”. Жан-Мишель отвечает фразами наподобие: “Послушай, старина, почему ты не позвонил до того, как это произошло?” Какой-то тип, которому он отдал свои рисунки, в один прекрасный день, когда ему понадобились деньги, чтобы решить проблему с жильем, продал их за целое состояние – за 5000 долларов. Жан-Мишелю стало ясно, что, наверное, стоит открыть свое дело и что такое положение вещей перестало его забавлять. И вот, вы задаете себе вопрос: “Что же такое искусство?” Это то, что действительно исторгает ваша душа, или это всего лишь какой-нибудь продукт? Это очень сложно».

Увидел ли Уорхол в Баския того парня, каким был сам когда-то? Возможно, что нет: характеры Жан-Мишеля и Энди, их манеры существования очень различались. Однако бросается в глаза обоюдное сходство – понимание с полуслова и непреодолимое влечение друг к другу, а еще нежность. Любовников? Отцовская? Материнская? Многоопытного художника к начинающему художнику?

Как объяснить такой крик души, выплеснутый на бумагу 14 октября 1985 года: «О, как вчера вечером я начал скучать по Жан-Мишелю! Я позвонил ему, но он либо старался сохранить дистанцию, либо уже принял наркотик. Я сказал, что мне его очень не хватает. Он теперь часто встречается с Дженнифер Гуд[684]. Я представил, что когда они расстанутся, он снова будет свободен». Или такая запись, спустя шесть недель: «Жан-Мишель не звонил мне целый месяц, я вообразил, что на нем надо уже ставить жирный крест. Он летал на Гавайи и в Японию, но теперь он в Лос-Анджелесе, так что мог бы и позвонить. Возможно, он находится в стесненных обстоятельствах, возможно, уже не швыряет деньги в окно, как прежде».

Уравновешенный, пышущий здоровьем, абсолютно благополучный в повседневной жизни, Джулиан Шнабель излучал довольство самим собой, тем, что он делал, своим существованием и своими заработками. В своем «Дневнике» Уорхол посмеивался: «Я должен был пойти к Шнабелю. Он привел меня на 11-ю Западную улицу, в свою студию. Огромная, с балконом и антресолью. Очаровательные секретарши отвечают на телефонные звонки. Я поинтересовался, не ревнует ли Жаклин, и он ответил: “Обязательно нужно окружать себя молодыми девушками и парнями, которые будут работать на тебя”. Он продолжает делать картины с осколками от тарелок, и я полагаю, что эти произведения неплохо продаются. Он хватает телефонную трубку: “Дорого-о-о-о-й! Приходи немедля!” Это он – Аль Пачино, который отрывается от Дайан Китон[685] только для того, чтобы встретиться с ним. С ним! Или Дастин Хоффман. Секретари выпаливают ему скороговоркой: “Вы можете встретиться с вашим издателем в Random House в 2 часа 44 минуты и уйти в 3 часа 22 минуты или в 3 часа 46 минут и уйти в 4 часа 34 минуты”. Джулиан отвечает: “Мне подходит 2 часа 44 минуты”. Он рисует на превосходных японских блюдах, а затем их разбивает. Вывод: эта половина дня была самой претенциозной за все мое существование».

Тем не менее краем глаза Уорхол следил за Шнабелем. Никогда ничего не знаешь наверняка. Однажды, вместе с ним, он придумал «совсем другой образ», основанный на ложном впечатлении от него, и Джулиан Шнабель купил его…

Разумеется, Энди предпочитал живительное для него общество Кита Харинга и, в первую очередь, Баския – оторвавшейся от внешнего мира звезды, воплотившей в себе, возможно, именно то, что сам Уорхол так и не осмелился осуществить.

Сам он в этот период 1980-х годов не слишком обращал внимание на часто его посещавшую непонятную усталость. Его известность все еще держалась на высоком уровне, противостоя агрессивным выпадам, комьям грязи,