Девятый брат, в былые годы купавшийся в роскоши, теперь был желт лицом, безвылазно сидя в этой пропитанной зловонием комнате. Единственное, что не изменилось, – горящий в его глазах дерзкий огонек.

Злоба, которую поначалу испытывал к нему Юньсян, рассеялась, и он спокойно произнес:

– Я прибыл сюда от имени кое-кого, чтобы передать девятому брату это.

Юньтан сидел не шелохнувшись и глядел на маленький фарфоровый пузырек, что просунул в маленькое окошечко Юньсян.

– Макушка журавля[123], - сказал Юньсян.

Юньтан обомлел и торопливо протянул руку за пузырьком.

– Почему? Неужели Его Величество решил, что уже достаточно помучил нас, и в конце концов пожелал доставить нам такую радость?

– Разве мог царственный брат так легко даровать тебе помилование? – возразил Юньсян. – Разве Хунши рассорился бы с отцом, если бы не ты? Разве Жоси потеряла бы ребенка? Разве решила бы оставить царственного брата и уехать, чтобы больше никогда с ним не увидеться? «Половину от всех горестей, что выпадут на нашу долю, заберете себе вы». Что ж, тебе это удалось!

– Тогда кто же тебя послал? – улыбнулся Юньтан, подкидывая пузырек на ладони.

– Мне поручила это сделать Жоси, – ответил Юньсян.

Юньтан изумленно застыл.

– Но она же давно мертва!

– Она сказала, что делает это ради своей названой сестры, так что можешь продолжать ее ненавидеть, – произнес Юньсян. – Если ты согласен принять любовь Юйтань, то оставь яд себе. Если нет – можешь вернуть мне пузырек.

Душа Юньтана отозвалась болью. Он знал лишь два способа применения женщин: для телесных наслаждений и как орудие, нужное, чтобы переманивать людей на его сторону, выведывать и подслушивать. Впрочем, он прекрасно осознавал, что думали о нем все эти женщины. Но Юйтань… Иногда ему казалось, что он понимает, иногда – что нет. А может, он мог понять, но не желал?

Худенькая девчушка в снегу, которая не соглашалась разжать руки, даже когда ее до крови били плетью. Прелестная девушка, что сидела за столом и писала, а потом задрожала от страха, когда он внезапно обнял ее. Придворная дама, молча стоящая в углу дворцовой ограды и смотрящая ему в глаза.

– Я принимаю, – тихо сказал Юньтан после долгого молчания.

Юньсян бросил в окошечко обрывок ленты и, взглянув на Юньтана, произнес:

– На том и простимся.

Дождавшись, пока шаги Юньсяна затихнут вдали, Юньтан поднял с пола обрывок. «Юйтань ни о чем не сожалеет и не держит зла!..» «Не сожалеет! Не держит зла! Почему в ней не было ненависти, почему?» Юньтан залился смехом. «Жоси, ты воистину была достойна стать возлюбленной старины четвертого. Ты еще более жестока, чем он! Тот может истязать лишь наши тела – вот почему я по-прежнему смеюсь, зная, что дальше ждет всего-навсего смерть. Ты же сделала так, что я и после смерти не найду покоя: в моем сердце останутся сожаление и любовь».

На двадцать седьмой день восьмого месяца Юньтан скончался в возрасте сорока трех лет.

Девятый месяц четвертого года эры Юнчжэна

– Ты вновь и вновь выручаешь нас, – с улыбкой произнес Юньсы, вертя в пальцах маленький фарфоровый пузырек. – Его Величество не будет гневаться на тебя?

– Позже я расскажу царственному брату о том, что это было предсмертное распоряжение Жоси, – слегка улыбнулся в ответ Юньсян. – Царственный брат, конечно, рассердится, но ничего не скажет. В конце концов, он даже не удовлетворил ее просьбу в последний раз увидеться с ним, так что в подобной мелочи он ей точно не откажет.

Юньсы ненадолго замолчал.

– Когда меня не станет, – заговорил он, – прошу, в случае, если мой труп оставят целым, возьми прах Минхуэй и похорони вместе со мной. Если же мое тело велят сжечь и развеять пепел по ветру, пожалуйста, развей ее прах вместе с моим. Я не смог быть неразлучен с ней при жизни – надеюсь, после смерти мне удастся исполнить ее заветное желание.

Чувствуя горечь в душе, Юньсян заставил себя кивнуть.

– А Хунван… – нерешительно начал Юньсы.

– Царственный брат не тронет Хунвана, – твердо сказал Юньсян и, подумав, добавил: – Будь спокоен, восьмой брат! Я обязательно пригляжу за ним.

– Ты столько сделал для меня, тринадцатый брат, – проговорил Юньсы. – К сожалению, в этой жизни я уже не смогу тебе ничем отплатить.

С этими словами он оправил свой халат и, опустившись на пол, отвесил Юньсяну земной поклон.

– Восьмой брат, не надо! – взволнованно сказал Юньсян по ту сторону окошка.

Завершив поклон, Юньсы повернулся лицом к стене и больше не оборачивался. Его волосы были причесаны волосок к волоску, а спина, хотя и изрядно похудевшая, была по-прежнему прямой, как стрела. Юньсян долго глядел на него, а потом, тихо поклонившись Юньсы, развернулся и ушел.

На четырнадцатый день девятого месяца Юньсы скончался в возрасте сорока шести лет.

Пятый месяц восьмого года эры Юнчжэна[124]

Скончался Юньсян, циньван И. Иньчжэнь издал указ, предписывающий вернуть ему первоначальное имя, Иньсян. Помимо этого, он велел составить список всех его добродетельных заслуг и поставить его табличку в храме императорских предков. Посмертным именем Иньсяна стало Сянь, к нему была также добавлена строка: «Преданный, почтительный, старательный и честный». Также Иньчжэнь на сбережения, заработанные им со своего надела, возвел для Иньсяна усыпальницу.

Тридцатый день двенадцатого месяца восьмого года эры Юнчжэна

Светло было лишь в западной части неба. Заходящее солнце, наполовину утопая в облаках, разливало по ним оранжевый и желтый свет. Отражавшие лучи сумеречные облака выглядели как лужицы расплавленного золота, превращавшие половину неба в море огня. Затем к желтому и оранжевому добавились оттенки алого и багряного, которые, отражаясь на глазурованной черепице и золотых верхушках волнистых крыш Запретного города, разбрызгивали кругом ослепительно яркие пятна света. Торжественный

Запретный город средь бела дня оказался целиком окутан золотистым сиянием и казался несравненно великолепным, словно небесный чертог.

Иньчжэнь стоял на вершине горы Цзиншань, купаясь в мягких лучах теплого света. Он глядел с высоты на раскинувшийся у его ног Запретный город, но его глаза были пусты, как небеса над жаркими песками, в них отражались одиночество и отчужденность.

Любовь и ненависть покинули его, остался лишь он один.

Примечание автора