слова, какие причитания могли бы ей помочь? Это горе надо выплакать, выкричать, тогда оно поутихнет и с ним можно будет жить. Но этому ее Вербина и Годома научат лучше.

И все же жаль – Унева так молода! Всего на пятнадцатой зиме от роду вдовой остаться! Да с чадом во чреве…

Боярин Свиндил сидел на том же месте, за столом в Ярдаровой избе. Здесь жарко натопили, можно было обходиться без кожухов, и он сидел в одной рубахе, а его светлые волосы были влажны – видно, из бани сам.

– Садись, – он кивнул Мираве на скамью возле себя. – Как ваши дела? Что муж?

– Хорошо, господин. Я перевязала его. У него лихорадка из-за раны, но я думаю, она уйдет.

– Ногу может сохранить?

– Может, если не будет нагноения.

– А наши как?

– Двое очень плохи, не суди меня, если до утра не доживут. У одного пробита голова, а у другого три раны от стрел в грудии… Не знаю, как он еще дышит.

– Это Сигмар, свей. Он среди первых на вал залез, ему три стрелы и всадили. Если выживет, будем звать его Сигмар Три Стрелы, – боярин попытался улыбнуться, но у него лишь дернулся край рта.

Он потер ладонью грудь в расстегнутом вороте рубахи, и Мирава заметила красный шрам с левой стороны ниже ключицы. Не с этих недавних сражений – этому шраму, как она успела разглядеть, год или около того. Но рана когда-то была опасная – он тоже мог не дожить до этого дня.

– Я вижу, ты женщина разумная и честная…

Мирава благодарно наклонила голову.

– Как твое имя?

– Мировида. – Имя отца она не стала называть, русы все равно его не знают.

– Из родни еще кто есть?

– Здесь в городе – нет. Я не здешняя.

– А откуда? Издалека?

– Нет, господин… – Мирава начала отвечать медленнее и осторожнее. – Выше по реке, в десяти верстах… Но там уже никого нет.

– Разбежались?

– Да, господин.

– Откуда узнали?

– И ты откуда узнала? – подхватил тот рыжебородый, что первым с ней разговаривал.

– Двое наших отроков ушли, когда вас только увидели.

– И что тамошние люди решили? Не воевать, а разбегаться?

– Там некому воевать, господин, – Мирава вздохнула, подумав, что сохранение этой тайны едва ли поможет Веденецкой волости. – Здесь в Тарханове была дружина, а там только оратаи.

– И никто-никто не хотел исполчаться? – Рыжебородый наклонился вперед.

– Нет. Меня сюда никто проводить не захотел, – Мирава опустила глаза, – а ты – исполчаться. Только и говорили, что, мол, Уйман с люторичами подойдет, пусть они и бьются, а мы уже свое отбились…

– Уйман с люторичами? – Боярин Свиндил сдвинул свои прямые русые брови. – Это что еще за хрен?

– А говорили, – подсказал кто-то из русов. – Те еще пленные, с Угры. Что, мол, хазары обещали подмогу от люторичей с Дона…

– А! И что – их еще ждут?

– Да скоро ждут, гонец вроде был… – начала Мирава и осеклась.

Может, вот этого и не следовало говорить, пронеслось в голове. Может, если люторичи и правда подойдут, пока эти русы еще здесь, они смогут разбить их и освободить… всех, кто еще жив, и Ольрада…

– Женщина! – Боярин тоже слегка наклонился вперед. – Ты не будешь мне лгать, когда твой муж у меня в руках и я могу лишить его жизни в один миг. Что там говорили у вас про люторичей?

Мирава молчала, лихорадочно пытаясь сообразить, что теперь может выйти. Люторичи придут… будет опять сражение… Здесь, в городе… Спасет это ее и Ольрада, Хельва и Вербину? Погубит?

– Посмотри на меня.

Голос вождя звучал негромко и вроде бы без напора, но была в нем такая сила и привычная властность, что Мирава поневоле взглянула в его глаза цвета желудя. Он смотрел прямо на нее, его взгляд прояснился и обрел такую твердость, что пронзил Мираву, как клинок из бронзы.

И вдруг она охнула, немного подалась назад, глаза ее расширились.

Отроки вокруг боярина разом дернулись и завертели головами – на лице женщины отразился испуг от близкой опасности, но они не видели никакой опасности! В избе не было никого чужого, кроме нее самой.

Сам боярин не вздрогнул, но повернул голову и посмотрел себе за спину.

– Я вижу там… белую жену… – прошептала Мирава. – Она стоит… у тебя за плечом.

Она напряженно вглядывалась, но не узнавала ту женщину. Это была не Звездана и не Светлава, а кто-то совершенно незнакомый.

– Как она выглядит? – больше не оборачиваясь, спросил Свинтил.

– Она… высока ростом… могучего сложения… у нее суровое лицо и вся одежда бела как снег.

– Она… печальна?

– Да. Вот у нее слезы… потекли из глаз.

– Она чего-то хочет?

– Она… показывает на тебя… – зачарованно шептала Мирава, желая и не находя сил отвести глаза от видения. Она не хотела говорить эти слова, но ее заставляла чужая воля. – И прижимает руки к сердцу… и поднимает руки, будто хочет достать до неба. Опускает их и простирает над твоей головой… Она говорит…

– Что она говорит? – сипло и напряженно повторил Свиндил.

– Он говорит… Вас было двое… я служила вам… Сделай что должно… я буду верно служить тебе одному… Ты не утратишь меня, оттого что утратил… Год… не разберу…

– Я знаю.

– Проводи его с честью, и я останусь с тобой.

У Миравы закружилась голова; глаза жгло, она зажмурилась, прижала к лицу ладони и склонилась к коленям.

В избе было тихо. Потом кто-то из мужчин потрясенно вздохнул.

– А она правда сильная ведунья… Да, Свен? – сказал рыжебородый.

Мирава выпрямилась и увидела, что боярин сидит так же, как она – склонившись и закрыв лицо руками. Потом он медленно разогнулся, потер глаза. Взглянул на Мираву. И вид у него стал такой обессиленный, как будто он все это время скрывал терзающую боль и она истощила его терпение.

– Ты ранен? – вырвалось у Миравы.

– Нет. Да. – Он прижал руку к сердцу и потер, будто рана была там. – Я вижу… ты непростая женщина. Ты умеешь видеть… то, что другим недоступно. Слушай. Я могу исполнить твои желания. Я не буду продавать твоего мужа, пусть он, как оправится, отработает… если хороший кузнец и делает такие… – Он взглянул на узорные кольца, лежащие возле него на столе, но вполне равнодушно. – А ты сама сможешь идти куда хочешь, я не стану тебя удерживать. Но ты говори мне, если опять увидишь эту белую женщину.

– Хорошо, господин. – У Миравы живее забилось сердце, когда он упомянул об Ольраде. – Но я знаю, куда я хочу пойти. Туда, куда пойдет