ты нарушил черту?.. Не молчи, отвечай мне. Зачем поверх моего слова, поперёк моей воли к крестианцам полез? Ты, моя кровь, кому должно уклад блюсти и вести племя, зачем род свой под крестианские ружья выставил?.. Молчишь, да не верю, что такому охабку за себя сказать не чего! Винись, али все Навьи Рёбра к казни приставлю.

Яр молчал. Дозорные привели его в логово с ног до головы покрытого коркой грязи и крови. При одном взгляде на сына душу Влады кидало то в жар, то в холод. Она до последнего мига не верила в его спасение, пока сама его не увидела. Наедине со своим горем она будто тонула в давящей непроглядной смоле. Но он вернулся живой, и Влада с облегчением вынырнула. Ей бы обнять его и забыть о проступке, приласкать его к сердцу! Но Яр сидит перед ней в глубокой ведуньей норе, понурив грязную голову, и она обратила свою любовь в ненависть. Влада допрашивала его так, как следовало допросить приговорённого к смерти за неподчинение укладу и нарушение черты.

– Знает ли моя почтенная мать, что у поганого Настоятеля дочь златовласая есть? – шевельнулись разбитые губы Яра.

– Ведаю, две дщери у израдца в приплоде, – насторожилась Влада. – И что с того? Ты до девок богомольных не был охочий. Не ври, не поверю, что за крестианкой за Монастырские стены полез!

– Откуда у неё мои очи? – голос Яра задрожал от раскалившейся злобы. – Откуда у израдца глаза как у нас? Откуда у дщерей его Зимний Дух, коий во служение моей семье ставлен? Откуда всё это, скажи!

Яр бешено вскинул глаза. Говорил быстро, на одном выдохе облегчал измученную долгими сомненьями душу.

– Я за Правдой в Монастырь пролез. Может мне Правду проведать та, кто осемнадцать Зим назад сыскала роду новое логово?.. Сама мне ответь, мати: Чёрный Зверь истинно мне отец, али же это кривда?

Влада огрела его по щеке. С тёмных волос Яра слетели капли кровавой грязи и пота.

– Как смеешь ты сплетни вест да чернух пересказывать да на меня возводить! Чьё слово встало поверх моего слова? Почему маешься, кто твой отец, когда присно мне верил и Чёрного Зверя за Щура своего почитал!

– И сейчас хочу чтить и верить! Хочу! – вскинул Яр и вскинул окровавленное лицо. – Ты мать моя, ты меня одного любишь и никого больше! Но в Монастыре от израдца я про другое услышал. Больно мне, Зимний Дух внутри мечется. Так уйми его, мати, рассуди поганую кривду, скажи мне про Щура!

Кулаки Яра взметнулись, Влада невольно отпрянула. Кожу сына клеймили два солнечных круга.

– Что это?.. – едва удержала она испуганный вздох. – Это он сделал? Он! Пытками встретил тебя, истерзал моё чадо, для того забрал мой оберег!

Влада не удержалась, вскочила и своротила кувшин со стола, рассыпала вихрем сложенные башенками серебряные монеты.

– Убью! За каждую слезинку, за каждый вскрик твой он мне кровью заплатит! Что наделал, выродок крестианский, с оберегом моим как поступил! Сгнил! Сгнил под крестами!

Силы оставили её, она повалилась у сундуков и разрыдалась.

– Ненавижу тебя! Будь ты проклят до самой смерти, предатель! Чтоб ты подох в муках!

– Мама… – вдруг окликнул Яр, и Влада вскинула голову на родного ребёнка. – Отмсти за нас, мама. Позволь племя собрать и в бой его повести, позволь язвить веру поганую и пожечь Монастырь да оседлых порезать! Наставь нас на путь Вия, и тогда возопят крестианцы, ибо отданы будут нашим ножам в Навьи руки! Ты ведунья, ты роду указ, ты нам и суд, и Богов воля. Дай нам слово своё нести смерть крестианцам и до праха истребить их род в Долгих Зимах!

– Дам слово, дам! – подползала Влада к нему на четвереньках, обняла и прижала голову сына к груди. – Но не сейчас, время нужно племена чужеядцев собрать. Нельзя нам на войну, нельзя роды баламутить. На стены людские ползти одним племенем – на погибель, а вместе, капьно с другими родами – возможно. Мечталося мне, как ты впервые с предателем встретишься, и он голову пред тобой преклонит. Прежде срока ты к людям полез, не исполнил метчания, да пускай: победа всё едино будет за нами!

– Зачем иных племён ждать? Покуда злость не остыла, должно с гадиной расквитаться! – Яр дёрнулся в её объятиях, но Влада его удержала.

– Тихо, мой храбрый. Неужто нет дела, дабы злобу твою отточить?

Яр умолк, задышал спокойнее, ровнее. Горячая кровь уступила в нём место холодной ненависти.

– Есть дело…

– Есть, я дам тебе дело, кое замыслила. Сим делом за всю Навь отомстишь, и наш род возвеличишь над другими родами.

Она подняла лицо Яра, огладила его по щекам и прошептала в глаза.

– Дорога тебе – в серые Города отправляться, где чаны полные яда. Ты их подожжёшь, дабы небо померкло. Призови Мор, заморозь Монастырь, погуби голодом, стужей всех людей до единого. Этим славу стяжай для всей Нави. Стань не простым вожаком – Навьим Пастырем для всех чужеядных племён, кои по моему кличу в единое место сойдутся. Токмо Пастырю Волки поверят. Дай им Мор, дай им Счастье в набегах – твоей воли послушаются. Пусть надземники мыслят, что лето теплеет, что впереди их ждут добрые годы, мы же им яд подожжём, и пусть Моровые Зимы вернутся!

– Пусть вернутся, – повторил за ней Яр, всматриваясь пытким взглядом.

– И пусть Волк пожрёт солнце, – досказала