говорю, продолжай в том же духе. Всем спасибо, на сегодня я считаю совещание законченным.

На третий день нашей работы, пленные стали приходить в себя. Тут же встал вопрос, а что, собственно, с ними делать? Допрашивать? Этим заняться мы уже попытались, молчат как партизаны. Пытать? Большинство из них находится в таком состоянии, что это будет последний их разговор, и они умрут в самом его начале. Решили пока просто подождать, когда они наберутся сил. А на четвёртый день Лола пришла в себя.

— А-а-а-а… — дикий вопль боли наверно перебудил весь этаж.

— Потерпи, сейчас вколю обезболивающее.

Я подсоединил к капельнице специальную ампулу с обезболивающим, жидкость тут же струившаяся по трубкам в вену приобрела слегка красноватый оттенок, под цвет обезболивающего.

— Вот. Сейчас тебе будет немного лучше.

— Кто вы? Где я?

— Я твой лечащий врач, ты в госпитале.

— У нас всё получилось, доктор? Диктатор мёртв?

— Э-э, — слегка замялся я, раздумывая что сказать, — Да, Лола, вы молодцы, у вас получилось убить диктатора.

— Хорошо, — немного успокоилась подопечная, — Доктор, я не вижу ничего.

— Твои веки пострадали, но глаза целы, пусть пока повязка побудет.

— Как ваше имя, доктор?

— Ну, я … доктор Соло, Хан Соло. — Брякнул я первое, что пришло мне в голову.

«Идиот! Ты бы ещё Люком Скайуокером назвался!»- тут же отчитал меня мой внутренний голос, особенно крепкий задним умом.

— Незнакомое имя, вы друг Лосано?

— Лола, я не знаю, о ком ты говоришь, раненых было слишком много и вас распределяли, как могли. Меня попросили позаботиться о тебе и ещё четверых, и не болтать при этом на каждом углу.

— Похоже, вы не врёте.

— Не думай сейчас об этом, спи и набирайся сил.

— Хорошо. Доктор, я ног не чувствую.

— Спи пока. И не о чём не думай, — сказал я, добавляя в капельницу снотворного.

Есть такая фраза: «ложь во спасение». Общаясь с Лолой Мэви, мне пришлось много лгать. Ну, как ей ещё объяснить, что она до сих пор жива лишь из жалости врага, а почти все её боевые товарищи мертвы. Но самое страшное для нас было, когда на следующий день сняли бинты.

— Мне лучше было умереть.

— Мэви, не надо так говорить.

— Я обуза, доктор, я краб, — говорила она, захлёбываясь слезами и жестикулируя единственной рукой и культёй. — Кому я такая нужна? На меня без отвращения не посмотришь.

— Есть место, «тайная клиника». По Мару постоянно ходили слухи о её расположении, но никто не мог её найти. Правительство ещё сопротивляется, но когда оно падёт, мы прооперируем тебя, и у тебя будет новая рука и ноги.

— А с этим что делать?!! — Мэви показала на свою обожжённую кожу лица и тела.

Кожу на голове перекрутило. Вряд ли там когда-нибудь будут расти волосы. Также участь постигла брови и ресницы, чтобы разлепить ей сросшиеся веки, пришлось провести небольшую операцию на глазах. Нос превратился в пару щёлочек, а вот губы уцелели. Да, они потеряли свою изначальную форму, но Мэви избежала оскала черепа.

— В клинике изобрели искусственную кожу, они всё исправят. Если хочешь, я сам проведу все необходимые операции.

— Это сказки, доктор Хан, такого просто не может быть.

Я взял её единственную руку в свои ладони.

— Ты чувствуешь?

— Да, доктор. У вас тёплые, нежные, но жёсткие руки.

— Это искусственная кожа. Терпи, надейся, жди, я обещаю, ты отправишься в клинику. Там тебя починят и у тебя всё ещё будет. — Ну, хоть здесь не пришлось лгать потому, что я действительно собирался отправить Мэви в клинику, как только всё закончится.

Она снова расплакалась, но на этот раз не от отчаяния, а от надежды.

— Место расположения клиники — тайна для всех. Мои друзья пытались обнаружить её, но так и не смогли.

— Это не важно. Ты всё равно туда попадёшь, это всего лишь вопрос времени.

Вот так я с ней и работал. Она очень быстро проникалась ко мне доверием, да и сложно не проникнуться доверием к человеку, который меняет под тобой утку и служит тебе практически второй рукой.

— Доктор Хан, когда вы вообще спите?

— А что?

— Я засыпаю — вы рядом, я просыпаюсь — вы опять рядом.

— Тогда же когда и ты, просто чуть меньше.

— Чудной вы доктор.

— Мэви, ты лучше скажи, может тебе что-нибудь принести? Там, вещи какие-нибудь из твоего приюта, или фрукты с агробашен?

Моя пациентка задумалась, а потом сказала.

— А вы можете узнать, как себя чувствует мой парень?

— А кто он?

— Еррей Гутиерис. — Назвала она двойное имя своего парня. — Мы вместе с ним готовились к покушению на диктатора.

— Вы с ним вместе вступили в организацию? — «Еррей Гутиерис, пилот лёгких глайдеров, 19 лет, семьи нет, детей нет. Умер во время попытки покушения на трибуна Пола. Причина смерти: обширное поражение внутренних органов бластерным энергетическим пучком.» — вспомнил я сухие отчёты докладов.

— Не совсем. Когда мы с ним познакомились, он уже был там.

— Если бы не он, ты бы не вступила?

— Не знаю. Мой отец был лидером банды на средних уровнях, а моя мать его правой рукой. Когда пришли войска трибуната, они убили всех, кто сопротивлялся, моих родителей тоже, а меня силком привели сюда и поселили в приют для несовершеннолетних.

Ещё одна девушка, которую я сделал сиротой. Как сейчас сказала бы Нэнси «попутные потери». Надеюсь, история как с остальными девушками, которым я хотел помочь, не повторится, и через месяц Мэви не будет наводить на меня заряженный пистолет.

— Мэви, я всего лишь доктор, как мне его найти?

— Гарсия Ферре — лечащий врач нашей группы. — Он должен знать, где.

— Я свяжусь с ним. Твоему парню что-нибудь передать?

— Нет. Я не хочу, чтобы он меня видел такой.

— Хорошо, я выполню твою просьбу. Ну, а теперь, подумай о себе, может тебе всё-таки что-нибудь принести.

— В агробашне я так долго ухаживала за черникой, но ни разу её не пробовала.

— Намёк понял.

В следующую неделю у Легата было очень много дел потому, что уже через час после того как Мэви сдала доброго доктора Ферре, по совместительству вербовщика в террористическую группировку «дети трущоб», Легат закручивал его тестикулы в тиски, выпытывая сведения. И это не в переносном смысле! Совершенно без эмоциональный робот сунул его детородный орган в тиски и медленно закручивал, пока Гарсия рассказывал всё, что знал. Дальше — больше, поскольку Легат был совершенно не отягощён муками совести и морали, он брал офицеров группировки вместе с семьями и очень быстро их пробивал на информацию.