обычая продолжалось. Выходили фальшивые, совершенно исковерканные пароходы, деревья, горы, пустыни, дромадеры, утки, кошки. Все это комментировалось, дополнялось догадками. А я стоял в стороне и горько улыбался.

– Гадать по газетной бумаге! Вносить в свое будущее все мировые противоречия, гримасы культуры, ужас событий! Бедная, бедная русская молодежь. Не узнать ей своего будущего при таком искажении настоящего и забвении прошлого…

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 19 января 1940, № 4219, с. 5.

Зима на Ривьере

О, благодатный юг! Наконец-то удалось мне поиграть в снежки!

Сколько лет жил в Париже и никогда не брал снега в руки. А приехал сюда, в Кот-д-Азюр и вволю наслаждаюсь здоровым зимним спортом.

Покоробившиеся от мороза башмаки загнулись вверх на концах и отлично заменяют лыжи; широкая лопата для навоза, если на нее сесть, а ручку выставить вперед, прекрасно исполняет роль салазок. И воздух такой чудесный, морозный. И ветер такой славный, ледяной. Снег лежит кругом, на долинах, на холмах, на горах; сосны согнулись под его тяжестью; мимозы опустили некоторые ветви до земли, некоторые же просто обломали, чтобы лучше было наблюдать интересный пейзаж, и если бы со стороны моря показались на горизонте ледоколы, картина Божьего благословения была бы совсем полной.

Недаром я давно стремился сюда.

Помню, сидя в Париже и читая на досуге в газетах последние страницы, я искренне изумлялся, встречая, например, такие объявления: «В Ницце сдается квартира теплая, сухая, с окнами на юг». Ха-ха! Кому нужны в Ницце окна на юг?

Но вот, провожу теперь прелестную зиму здесь и ясно понимаю, в чем дело. У квартир с окнами на юг и у квартир с окнами на север совершенно разные климаты. С окнами на север зима продолжается девять месяцев, а с окнами на юг – не более двух. Сидя у окна на юг нужно обмахиваться веером, а сидя у окна на север, запахиваться в шубу. У окна, обращенного на юг, хорошо растут в комнате пальмы, гортензии, рододендроны; у окна же, обращенного на север, лучше всего удаются тундровые мхи, лишайники, карликовые березы и елки зеленые. В общем, в одном и том же доме, смотря по квартире, разница в климате доходит до сорока градусов широты. Южная сторона дома находится приблизительно в Алжире, а северная часть примерно в Лапландии.

И только во время сильных морозов, как сейчас, оба климата сливаются вместе, образуя то, что называется раем земным.

Итак, значит, я играю в снежки. Как это весело вспомнить далекое детство, торжествующего крестьянина, ямщика в тулупе, в красном кушачке, и свой собственный замороженный пальчик. Жаль только, когда играешь в снежки теперь, никто не грозит в окно; грозит только воспаление легких, или, в более невинном случае, грипп.

А грипп здесь это, действительно, грипп. Это не простое парижское чихание и сморкание, а вещь основательная, солидная, тянущаяся или шесть месяцев без перерыва, если комната с окнами на север, или три месяца с перерывами, если комната на юг. Скольких людей я здесь не видел, у всех грипп или начинается, или кончается, или продолжается; но таких, у которых еще вообще нет, не встречал. Говорят, жил около Ниццы один беженец-сибиряк, у которого ни разу не было гриппа: посмотреть на этого оригинала специально ездили экскурсанты, особенно американские туристы, но, в конце концов, сибиряку так надоело все это, что он уехал в Париж, и теперь безгриппозных тут никого не осталось.

Обычно, когда знакомые встречаются на Лазурном берегу зимой, они не спрашивают друг друга о здоровье, так как и без вопроса ясно, почему глаза красные, а нос распух. Но если в обществе заметят кого-либо, кто не держит платка наготове возле ноздрей, его тревожно расспрашивают:

– В чем дело? Что с вами?

– Да вот, подумайте: почему-то я здоров.

Итак, я играю в снежки. Но это не значит, конечно, что только бездельничаю. На Ривьере бездельничать нельзя тем, кто не имеет центрального отопления и сам принужден топить свои печи.

В смысле отопления сейчас на Ривьеру между жильцами с центральным отоплением и без центрального наблюдается огромная разница. Первые, то есть централисты, могут ни о чем не беспокоиться. В тех домах, где домохозяева не топят, а дымоходов все равно нет, централисты просто надевают на себя белье, сверху костюм, поверх костюма пальто, поверх пальто плед, поверх пледа одеяло, затем садятся в кресла, поджимают под себя ноги, заворачиваются в персидский или текинский ковер и грают в бридж в ожидании теплого времени.

Индивидуальный же отопленист-печкист – дело другое, особенно, если его комната смотрит не в сторону Алжира, а в Лапландию. Этот труженик целый день занят тем, чтобы снискать себе обогрение конечностей. В силу смешанного алжиро-лапландского климата, к печкам здесь вообще отношение путаное. Простая железная печка называется «годеном», годен называется саламандрой, а саламандра носит название доменной печи. И все вместе эти годены и негодены, если трубы не чистить каждый день, так дымят, что весь их дым выходит непосредственно в окна и отсюда поднимается прямо к небесам, навстречу утренним лучам. Трубы же на крышах служат только украшением дома, наподобие антенн.

Между прочим, познакомился я с одним русским соседом-садоводом, который уже несколько лет зимой своих печей не топит. Коснулись мы с ним этой темы. И он говорит:

– Да какой смысл трудиться? Живу я на Ривьере уже девятый год. Первые пять лет пытался топить, на топку все силы истратил. Вижу – переутомляться стал, седина появилась. Ну, испугался, что преждевременно состарюсь и бросил.

И эта система – не тратить сил – в последнее время тут широко распространена. Зашел я, например, в окрестностях Ниццы в один французский отель, где владелец попутно держит и бакалейную лавку. Прохожу через переднюю, откуда открыта дверь в столовую пансиона, и вижу: какой-то господин, в пальто и в нахлобученной шляпе, обнял обеими руками железную трубу печки, прильнул к ней и тихо вздрагивает.

– Кто это у вас там? – участливо спрашиваю хозяина, кивая в сторону незнакомца.

– Пансионер.

– А что с ним? Горе какое-нибудь?

– Почему горе? Наоборот. Развлекаться на Ривьеру приехал. 60 франков в день платит.

В эти снежные и морозные дни, когда в саду и на огороде работать нельзя, решил я сделать визиты кое-кому из русских, живущих в окрестностях. Поехал, между прочим, к владельцам одного шикарного русского пансиона, расположенного недалеко от Канн, у берега моря. Местность чудесная. Вблизи – восхитительная сосновая роща; на границе имения – река, поэтичная, задумчивая, тихо скользящая к морю среди берегов, покрытых лесом. Здесь, прямо из сада, можно спускаться к собственной «гавани», в которой покачивается уютные лодки. Как, должно быть, прохладно здесь в летний зной, когда деревья все в зелени, когда вокруг