– Надо признать.

– Сравнимая с Мунком?

– Мы разные… Его «Крик»… Говорят, его просто сперли. Как коврижку в булочной…

Мы просто наслаждались золотым закатом.

– Сколько стоят твои картины? Или это секрет? – спросила Юля.

– От тебя у меня нет секретов. Мик купил у меня «Прыгающего льва» за 54 тысячи, а Латойя мою «Странную женщину и четыре животных» приобрела за 52 тысячи. А «Святого Георгия и дракона» я продал за 210 тысяч… Вот так-то, вот и соображай…

– И где он теперь, твой «Святой Георгий»? Висит где-нибудь в частной коллекции, и наслаждается им одна-две пары глаз… День, два, три, месяц, год… Но вскоре…

– Картина висит…

– Нельзя каждый день наслаждаться даже котлетами с чесноком, – сказала Юля.

– Котлетами нельзя, но каждый восход солнца по-своему восхитителен. Как и этот закат. К тому же «Георгий» висит в самом центре Праги в самом большом в Европе пассаже, и каждый день ею любуются 20 тысяч человек. Каждый день…

Чтобы что-то спросить, я тоже задал свой вопрос:

– Тебе нравится быть богатым и знаменитым?

Видимо, я был не первый, кто спрашивал его об этом.

– Только богатство позволяет быть щедрым. Человек так устроен, что нищета делает его злым, голодным, жестоким, а богатство освобождает от этих пут.

– Нищета духа – самое большое богатство, сказала Ната.

– Не уверен, не знаю…

– Вот для таких, как ты, – сказал до сих пор молчавший Шут, – для богатых и сытых, для нищих и голодных, для сомневающихся и колеблющихся от дуновения малейшего ветерка и даже от собственного дыхания, мы и строим нашу Пирамиду.

– Да уж! Вы тут такое затеяли! Я вот о чем хочу вас спросить: ваши мужья, жены, дети?.. Где они? Вы же здесь, как в резервации.

– Наши мужья с нашими женами, – сказала Джессика, – что же касается наших детей…

– …то как раз сейчас, – закончил фразу Стае, – на них и отдыхает природа.

– В твоих «Семи смертных грехах» ни капельки грешного, – сказал Стае, – даже огромный фаллос у зеленого черта кажется улыбающимся и миролюбивым.

– Я не просто люблю, я обожаю золото. Золотой солнечный цвет – цвет небесный, божественный. Он воспринимается не только глазами, но и умом. Это цвет Преображения Христа на Фаворе, а разве может быть что-то более восхитительным? Золото ассоциируется не только с изобилием и великолепием, оно – как застывшие слезы солнца.

– Значит, тебе нравится наша затея? – спросила Аня.

– Ваша задумка грандиозна! У меня на Бали свой дом, райский уголок… Пальмы, волны, музыка по душе… Там время останавливается и такое чувство, что и умереть не страшно. Разве можно желать лучшего?

– Значит там твоя Пирамида, – сказала Юля, – и теперь тебе нужно поселиться в ней. Все дело в преображении.

– Юленька, мне нравится ваша Пирамида, вот только как же я откажусь…

– Это будет твой первый шаг…

– Да, я уже думал об этом. Мне нравится и то, что у вас много золота, – улыбнулся Горбачев.

– А скажи, – спросил Жора, – у тебя есть полотно, отражающее наш век? Как символ эпохи?

– Как символ?

Юра задумался.

– Мне кажется, – сказал он, – лучше Мунка никто не смог. Его «Крик», пожалуй… Да, его «Крик». И, конечно, «Герника». Сперва «Герника», потом «Крик», да, пожалуй…

– Ты, значит, тоже с нами? – снова спросила Горбачева Настя.

– Я же сказал, – сказал Юра, – я распишу вашу Пирамиду лучшими красками мира. Это будет величественно и достойно. Но это будет вам дорого стоить.

– Мы за ценой не постоим, – сказал Жора, – если ты сможешь ее назвать.

Итак, мы сдружились. И Шилов, и Никас со своими VIP-персонами…

– Он недавно закончил свою русскую «Мону Лизу», – сказал Стас. – Мне нравится: голубые глаза, распущенные пшеничные волосы… Но главное – свет! Там так много солнечного русского света, что от этого просто слепнешь.

– Никас – наш, – сказал Жора, – а как же!.. Хоть он и всеядный.

– Да уж! Этому пальцы в рот не клади, – сказала Тая.

– С нами теперь и Бахай! – провозгласила Сяо Линь. – Его искусство каллиграфии востребовано нашей Пирамидой, да! Вы бы видели эти полотна! Глаз не оторвать!

– А что Дэмиен Херст, – спросила Юля, – ты давно его видел?..

Юра поморщился, как от кислого.

– Его мертвая акула в формалине… Бррр!.. Да что там акула! Недавно он продал человеческий череп, инкрустированный бриллиантами за баснословные деньги!

– Я бы за этот череп…

– За сто миллионов долларов!

– И кто-то ведь купил этот череп!

Малиновый серп солнца уже почти скрылся за горизонтом, только небо на западе все еще пылало пожаром заката. Кто-то предложил использовать Юрины картины в качестве источника биополя добра и света.

– Пожалуйста, – сказал Юра, – сколько угодно!..

– У нас уже есть целая галерея правителей мира, – уточнила Ната. – Вместе с восковыми фигурами мадам Тюссо, они служат надежным источником биополей множества знаменитостей. Это часть всеобщего нашего банка. Теперь и ты среди них.

– Да, ради бога!..

– И белотелая Елена, – сказал Стае.

– Белотелая?

– Рубенса, – сказал Стае, жуя свои сушеные кальмары, – белотелая…

Почему-то все посмотрели на Юлю. А о Ван-Гоге так и не вспомнили. Ни о Ван-Гоге, ни о Гогене…

Ни о Дали.

Ксения тоже не сказала ни слова.

– Какая Ксения, Лаврова что-ли? – спрашивает Лена.

– Ага, Лаврова! Без нее…

– Вы и ее пригласили?

– Знаешь, Лен, – говорю я, – без нее наша Пирамида никогда бы не состоялась вполне, ага, это она своими красками придала ей такую небесную святость, да-да, просияла ее, рассветила… Да что там рассказывать – это надо видеть!

– Я хочу посмотреть!

– Да, пожалуйста, плиз…

Слежку за нами я заметил еще в городе, когда мы шли с рынка.

– Малыш, – сказал я, – нам нужно поторопиться, нам до ночи нужно успеть…

Я взял ее за руку, она подчинилась моему требованию безропотно: надо так надо! В моей руке не ощущалось тревоги, мы шли как школьники, рука в руке, как счастливая пара с покупками перед свадебным путешествием. Ни я, ни она ни разу не оглянулись, даже когда остановились на перекрестке перед загоревшимся красным, пропуская, словно сорвавшихся с цепи псов, шумно спешащие машины. Не было произнесено ни слова. О том, что вдруг появилась угроза для жизни (Вдруг! Как крик!) она узнала по тому, как я обратился к ней, предлагая свою руку: Малыш! Не Ю, не Ли, не Юль, а Малыш! Это был сигнал тревоги. В таких случаях она верила мне и подчинялась безоговорочно.