— Да? — живо отозвался он. Без обиды и с интересом. — А как надо?

— А вот так! — Я засмеялся и взлохматил ему голову.

Ерошка весело взвизгнул. Отскочил. Побежал назад, к башне-водокачке. Там, у лужи под изогнутой железной трубой, он присел и полюбовался своим отражением. Через плечо показал мне большой палец. Попрыгал посреди лужи — так что на миг в брызгах зажглась радуга. Вернулся вприпрыжку. И на минуту стал стопроцентным взъерошенным Ерошкой. Но потом (когда думал, что я не вижу) опять пригладил волосы.

Мы зашагали живее, спустились от площади по извилистой гранитной лесенке на улицу, которую я не помнил. Прошли вдоль решетки сквера с гипсовыми физкультурниками (ну и древность!), свернули налево, и…

— Ерошка! Это же Ключевской спуск!

— Да! Ну и что?

— Н-ничего… Просто очень давно не был здесь…

— Тогда пойдем по нему до конца. А там и река недалеко…

Мы пошли. Я узнавал одноэтажные магазинчики, мастерские, аптеки. Так, словно лишь вчера промчался здесь на самокате с надувными шинами! А вот и фотомастерская старого Гольдштейна… Ого! В широченном стекле чернела дыра величиной с Ерошку! Мне даже почудилось, что в пробоине угадываются контуры мальчишечьей фигурки.

— Вот это да! — подскочил Ерошка. — Кто-то опять врезался! Вот звону-то было!

— Чему ты радуешься? А если человек покалечился?

— Не! Здесь не калечатся! Только царапины…

А у меня отчетливо заболело порезанное в давние годы колено. Я даже глянул вниз: нет ли на тощей мальчишечьей ноге свежего бинта. Но была джинсовая штанина, и от ее вида боль сразу кончилась.

— Когда-то в этой мастерской работал славный старик Гольдштейн, — вздохнул я. Но Ерошка тянул меня дальше, дыра в витрине его больше не интересовала. Я подчинился, однако через несколько шагов оглянулся: не покажется в пробоине маленький старик с седыми кудряшками на висках?

Гольдштейн, конечно, не показался. Но зато навстречу нам попались два красноармейца — в обмотках, в белесых пилотках и выгоревших гимнастерках с малиновыми петлицами на отложных воротниках, без погон. Скатки через плечо, тонкие штыки над плечами. Оба худые, с твердыми загорелыми лицами, они прямо и как-то отрешенно смотрели перед собой.

— Откуда такие? — спросил я у Ерошки. Почему-то шепотом.

— А! — отмахнулся он. — Опять, наверно, кино снимают неподалеку… — Но мне почудилась в его голосе еле уловимая тревога. Словно в ближних переулках застоялось лето сорок второго года с его повестками, похоронками, сводками Сов-информбюро и запахом карболки из окон недалекого госпиталя… Хотя откуда про это знать Ерошке?

«А тебе откуда знать? — насмешливо шепнул Травяной и Песчаный Заяц, который, видимо, ухитрялся незаметно пробираться за нами по кустам и заросшим канавам. — Тебе же всего тридцать с небольшим».

«Не твое дело, — буркнул я. — Тебе следует не шастать, а сидеть дома и охранять ящик с Синим Треугольником».

Заяц хихикнул похоже на Ерошку. А сам Ерошка деловито спросил:

— Дальше как двинемся? Вверху, по Октябрьской улице, или спустимся к воде? — Потому что мы оказались на высоком берегу.

Желтоватая вода еще не совсем спала после разлива, река была широкой. За ней раскинулась Заречная слобода с грудами старых домишек и белым хребтом высотных домов-новостроек. Дальше синели луговые просторы с темной кромкой леса у горизонта. Справа тянулся мост, которого я раньше не видел. По мосту скользили разноцветные капельки-автомобили. Справа вздымал могучие соборы белый Свято-Троицкий монастырь. Над куполами поблескивали узорчатые кресты, которых в прежние годы тоже не было…

Я вздохнул — родина…

— Ну так что? — нетерпеливо переступил рядом Ерошка. — Как пойдем?

— А, собственно, куда мы должны идти?

— Но вы же хотели на Точку!

Я хотел на Точку? Пожалуй, да… Но он-то, этот сорванец, как про нее узнал? Такое название придумал я сам и никому его не говорил.

— Откуда ты знаешь про Точку?

— Но ты… но вы же сами про нее сказали недавно… — Ерошка неловко посопел.

— Я?! Ничего подобного.

— Ну вот! Сказали, а теперь отпираетесь… — Похоже, он обиделся.

— Ну ладно, — примирительно вздохнул я. — О чем разговор. На Точку так на Точку. Посидим там, отдохнем…

Ерошка сразу обрел прежнюю жизнерадостность. Подскочил:

— Ну а как?! По верху или у воды?

— Решай, как лучше.

— Внизу труднее, но интереснее…

— Тогда пошли вниз.

Деревянной извилистой лестницей мы спустились к воде. Здесь была плавучая пристань паромной переправы. От нее по прибрежному песку тянулась в сторону пассажирского порта тропинка. Но скоро она пропала среди выброшенного водой мусора: коряг, автомобильных покрышек, лодочных обломков, разных спасательных кругов и (непонятно, почему) битых пластинок от старых патефонов.

Я поднял один обломок. Это была знаменитая старинная «Рио-Рита». Мамина любимая мелодия. Когда я был маленьким, под эту музыку мы встречали Новый год. А сестра на домашних вечеринках танцевала под нее с Мотей Гольдштейном и другими одноклассниками…

Мотив «Рио-Риты» тут же включился у меня в голове. И ненавязчиво звучал там во время всего путешествия до Точки.

А путешествие становилось весьма… р-романтическим (черт бы побрал этого мальчишку!). Ветвистые коряги лежали все гуще — порой настоящие завалы. Иногда путь преграждали кучи гнилых деревянных ящиков и разбитых бочек. Тропинка появилась опять, но тянулась теперь не по песку, а по сырой глине, в которой вязли ступни. Мне пришлось разуться и подвернуть джинсы. (Кто увидит — подумает: «Вот понесло взрослого дурня заодно с бестолковым пацаном».) И свернуть было некуда: слева вода, справа крутые, заросшие бурьяном откосы без всяких лестниц и тропок. Ерошка, посапывая, шагал впереди.

— Ерофей, — тяжело обратился я к трикотажной спине с надписью «CICIMORA». — Ты когда-нибудь слышал про Ивана Сусанина?

Он, не оглядываясь, засопел громче и виноватее.

— Ага, слышал… Потерпи, скоро выберемся на сухое…

И мы выбрались наконец. Через дыру в бетонной изгороди — на территорию порта. Здесь было почти пусто. У дебаркадера — ни одного судна. В небе с пухлыми белыми облаками замерли два крана. На пристанских путях лязгали вагоны и что-то покрикивал в мегафон диспетчер, но это в отдалении, а рядом с нами лишь галдели воробьи — они прыгали по лежавшим у кирпичного склада контейнерам и по груде ящиков, от которых пахло соленой рыбой…

Я решил было ополоснуть с трапа ноги, обуться и подняться по пристанской лестнице на Пароходную улицу. Хватит приключений! Но Ерошка расстроился чуть не до слез:

— Дядя Слава! Не надо! По верху знаете какой дальний путь! А здесь уже недалеко! И будет легче, вот увидишь… ой, увидите…