На каждом аппарате был бумажный ярлычок с цифрами. Точнее, с ценами. Ясно, что аппараты продавались. И «Фотокор» стоил буквально гроши — «22 р.».

— Ерошка! Я хочу купить это… На память о давних временах.

Он отнесся с полным пониманием:

— Обязательно! — Подпрыгнул даже.

Мы по трем ступенькам вошли в прохладное помещение. И сразу я учуял знакомый запах старой фотомастерской — деревянных аппаратов, растворов, лака, крашеного холста громадной декорации. Из-за ширмы выдвинулась рослая пожилая тетка в зеленом платье до пола. Похожая на давнюю старуху Сонечку, но, конечно, не она. И в отличие от Сонечки разговорчивая и приветливая.

— Молодые люди пришли сниматься? Главного мастера нет, но я прекрасно управляюсь с заказами, можете мне доверять! Спросите клиентов, испортила ли Софья Мироновна Гольдштейн хоть один снимок! И пусть мне никогда больше не вставить стекло в эту витрину, если найдется бессовестный человек, который таки скажет «да»!.. Двойной портрет, не так ли? Крупный формат! Папа на стуле, мальчик справа, у плеча, в традициях давних времен. В этих традициях немало хорошего, уверяю вас…

Все-таки она или не она!

Как-то в беседах с Треугольником я услышал от него рассказ о частичках (корпускулах!) времени, нанизанных на так называемый темпоральный вектор. Бывает, что эта нить рвется. Корпускулы перемешиваются в пространственно-временном континууме, и, когда их нанизывают (кто нанизывает, я не понял) снова на вектор, они могут перепутаться. И начинается чехарда с календарями, прыжками в прошлые времена, неожиданными встречами и событиями, которые случаются раньше своих причин…

Это проскочило в голове быстро и как о вещах в общем-то заурядных. Я галантно сказал:

— Виноват, сударыня, но мы посетили вас по иной причине. В окне выставлены аппараты. Если не ошибаюсь, на продажу…

— О да! Да!.. Времена непростые, иногда не имеешь, на что купить химикаты. Пришлось пожертвовать частью коллекции… Что вас привлекло?

— «Фотокор».

— А! Вы имеете правильный выбор! Замечательная камера. И вполне действующая… У Моти была когда-то такая же, но пришлось обменять на буханку, когда он нечаянно потерял хлебные карточки…

— Вы позволите взглянуть?

Софья Мироновна торопливо принесла аппарат. Я немного помнил, как им пользоваться. Вдвинул гармошку, захлопнул коробку. Потом открыл камеру опять. Взвел спуск, щелкнул…

— К нему полагается еще футляр и пять кассет, — суетилась старуха Сонечка. (Все-таки явно она. А кто же Мотя? Сын, внук? Ну, ясно же, что не муж, тот был другой Мотя. Что с ними сейчас? И какое в данный миг сейчас?) — Жаль только, что не сохранился штатив. Но можно ставить аппарат на стол, на скамейку. Мотя часто так и делал…

Она принесла черную квадратную коробку с блестящим замочком — футляр — и пять плоских кассет.

— Пластинки в них старые, но еще вполне пригодные…

— Благодарю вас. Позвольте расплатиться.

— Ах да… А может быть, вы все-таки согласитесь на портрет? Такой замечательный папа, такой фотогеничный мальчик…

Я прикусил губу: этот-то охламон? Впрочем, мастеру виднее. Посмотрел на Ерошку:

— Согласимся, Ерофей?

— Ага… — радостно выдохнул он.

— Чудесно! — возликовала Софья Мироновна. — А то сегодня еще не было ни одного посетителя! Если не считать юное создание, чуть помладше Ерофея. Но как его можно считать приличным клиентом, если оно влетело сюда сквозь стекло на этой ужасной новомодной доске с роликами, у которой заграничное название. Дети носятся на них, не думая, какое горе будет у мамы и папы, если ребенок свихнет себе шею…

— Но это создание не свихнуло? — опасливо спросил я (шея с готовностью заболела).

— Слава Богу, нет! Герой отделался царапинами…

— А был герой… случайно не в матроске?

— Представьте себе, да! Именно да! Матроски нынче не очень-то в моде, но этот оказался таки с большим синим воротником и якорями на рукавах, как в свое время у Моти… А вы его знаете, этого наездника?

— Просто на улице обратил внимание на мальчика с пришитым матросским галстуком и забинтованным коленом.

— Да-да… Ну, мы можем уже приступать, не так ли? Ерофей, голубчик, выдвини на середину вон тот высокий стул, будь добр…

Ерошка с готовностью поволок из угла нечто вроде трона с резной спинкой и бархатным сиденьем.

— Подожди, мальчик! А почему ты хромаешь? Разве он хромал? Я и не заметил.

— Да ерунда, — быстро сказал Ерошка. — Немного наступил на крошку от шлака.

— Мальчик говорит «немного наступил»! Там наверняка прокол!

— Да нет же, не насквозь! Просто надавило. Вот… — Он поджал ногу и вывернул ступню.

— Ну-ка? Да, хорошо, что не до крови. Но ведь болит?

— Не сильно…

— И зачем это мальчики так любят гулять босыми? Мотя тоже… Ничего не могла с ним поделать. Вы не поверите, один раз даже отшлепала…

— Пожалуй, мне придется поступить так же, — сообщил я, без большого труда входя в роль папаши. Ерошка тоже сыграл свою роль: не возмутился, не отрекся от моего отцовства, а надул губы и виновато пробубнил:

— А чего… Если кеды потерялись, а новых нету…

— Отсюда пойдем в обувной магазин…

— Зачем ходить в какой-то магазин, где с вас возьмут двойную цену! — всполошилась хозяйка мастерской. — Я имею для недорогой продажи все, что вам надо! Жизнь такая, что заставляет заниматься не только искусством, но и мелким ширпотребом… Вот! — Она сгребла в сторону створчатую ширму, и у стены обнаружились наклонные полки со всяким товаром. Парфюмерная мелочь, повисшие разноцветными языками носки и галстуки, пластмассовые фигурки, флаконы и несколько пар летней обуви разного размера.

— Вот славные башмачки! — Софья Мироновна похлопала подошвой о подошву бело-зелеными, легонькими на вид кроссовками. — Как раз для мальчика, который много гуляет с папой…

Мальчик нерешительно посмотрел на нее и на «папу»:

— Дорогие небось…

— Сущие пустяки! Главное, чтобы пришлись впору. Сядь и примерь.

Ерошка боязливо зашевелил ступнями.

— Да ну… Лапы вон какие грязные…

— Надень носки, они потом легко отстираются. С ними будет даже симпатичнее, ведь сниматься-то будете в полный рост.

Софья Мироновна дала Ерошке ребячьи носочки — белые, с рисунком из крупных зеленых кузнечиков. Похожих на кенгуренка по имени «Cicimora».

В этих носочках и новеньких кроссовках помятый Ерошка вдруг обрел вполне интеллигентный вид. Особенно когда Софья Мироновна велела ему подтянуть штаны и заправить в них балахонистую майку-фуфайку — под поясок со шнур-ком. А после того как она гребешком реставрировала на Ерошке прежнюю «английскую» прическу и влажной фланелевой рукавицей оттерла колени, получилось прямо образцовое дитя. Этакий мальчик из чинного лондонского пригорода.