Читателю, вероятно, трудно понять — в связи с данным эпизодом — мотивы поведения Фотиевой, Володичевой, искренне любивших Владимира Ильича и входивших в то время в круг наиболее близких к нему людей.

На этот вопрос Александра Бека Лидия Александровна ответила: «Вы не понимаете того времени. Не понимаете, какое значение имел Сталин… Вы должны понять: Сталин был для нас авторитет. Мы Сталина любили. Это большой человек… Он был генеральный секретарь. Кто же мог помочь, если не он. И шли к нему…

Двадцатый съезд был для нас душевной катастрофой. И теперь еще у меня борются два чувства: возмущение им и любовь к нему. Но сейчас [1967 год] опять изменяется отношение к Сталину. Изменяется к лучшему»1023 1024.

Заметим, что вся эта история диктовки с «характеристиками» произошла несмотря на то, что именно на сей раз (24 декабря), закончив диктовку, Владимир Ильич специально подчеркнул ее конфиденциальность.

Накануне вечером, 23-го, Володичева не заполняла «Дневник дежурных секретарей». Поэтому 24-го она записала за два дня. Запись за 23-е приводилась выше. «На следующий день (24 XII) в промежутке от 6 до 8 Владимир Ильич опять вызывал. Предупредил о том, что диктованное вчера (23 XII) и сегодня (24 XII) является абсолютно секретным. Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он надиктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным. Тогда же прибавил еще одно распоряжение»1.

Суть данного распоряжения Володичева изложила в 1929 году: «Все статьи и документы, продиктованные В.И. Лениным за период времени с декабря 1922 г. (20-е число) до начала марта 1923 г., переписывались по желанию В.И. Ленина в пяти экземплярах, из которых один он просил оставлять для него, три экземпляра — Надежде Константиновне и один — в свой секретариат (строго секретно)… Черновики копий мною сжигались. На запечатанных конвертах, в которых хранились, по его желанию, копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В.И. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна. Слова: “а после его смерти” на конвертах я не написала. Экземпляры для В.И. Ленина делались на папке, прикрепляясь к ней на шнурке для более удобного пользования»1025 1026.

После приведенной выше записи 24 декабря в «Дневнике дежурных секретарей» оставлен чистый лист с карандашными пометками: «В. 26/ХП», «Л.Ф. 28/ХП» о диктовках Владимира Ильича Володичевой и Фотиевой. Но на самом деле диктовал он ежедневно — 25, 26, 27, 28, 29, 30 и даже в канун нового года — 31 декабря. Некоторые сюжеты, затронутые Лениным в первых диктовках «Письма к съезду» выливаются в самостоятельные, но связанные между собой темы — с 27-го о Госплане, затем о реорганизации Рабкрина, а с 30-го — «К вопросу о национальностях…»

Несоответствие между реальной работой Ленина и записями в «Дневнике дежурных секретарей» очевидно. Исследователи обращали на это внимание и прежде1027. Но у Валентина Сахарова это послужило отправной точкой для пересмотра всей «традиционной» (уж сказал бы прямо — советской) историографии «Ленинского завещания».

Он утверждает, что «Дневник дежурных секретарей», опубликованный в 45 томе сочинений В.И. Ленина, не вызывает никаких сомнений лишь по 18 декабря, то есть до Пленума ЦК. А вот с 23 декабря, то есть с началом диктовки «Письма к съезду», мы имеем дело с документом, «не имеющим ничего общего с прежним “Дневником”», с «историческим фантомом», с фальшивкой, сфабрикованной позднее «под дневниковые» записи1028.

А поскольку подлинность самих ленинских диктовок подтверждается именно этими записями, то, по мнению В.А. Сахарова, ряд диктовок также являются грубой под делкой. Его главный, поистине сенсационный вывод: «Ленин не был автором “Письма к съезду”», продиктованного 23, 24, 25, 26, 29 декабря 1922 года и 4 января 1923 года. Не был Ленин автором и записей «К вопросу о национальностях или об “автономи-зации”», диктовавшихся 30 и 31 декабря 1922 года. Точно так же, как никогда не диктовал он и писем Сталину и Троцкому 5 марта 1923 года. Валентин Сахаров убежден, что появление этих документов связано с «заговором» против Сталина, в котором участвовали Крупская, Фотиева, Володичева и другие, а истинным «руководителем работ» по изготовлению данных фальшивок являлся Троцкий.

Читая в книге ВА Сахарова эти строки, я не верил собственным глазам. И дело не в моей тупой приверженности «традиционной историографии». На протяжении более полувека подлинность этих диктовок, не раз попадавших в эпицентр политической борьбы, никем не оспаривалась. Их знали, о них писали, говорили, их обсуждали с декабря 1922 года на пленумах ЦК и партийных съездах. Все это Валентин Сахаров прекрасно знает. И тем не менее стоит на своем: «Письмо к съезду» — «исторический фантом».

Совершенно очевидно, что без мнения экспертов тут никак не обойтись. Подготовителей 45 тома Полного собрания сочинений В.И. Ленина и 12 тома Биографической хроники В.И. Ленина, в число которых входили опытнейшие специалисты, десятки лет работавшие над ленинскими документами данного периода, естественно, отводим в сторону. Ибо люди они заинтересованные и к тому же являющиеся не только сторонниками, но в определенной мере — и создателями «традиционной» версии.

Нужны другие авторитетные эксперты, которые обладали бы, по меньшей мере, тремя качествами. Первое: хорошо знали весь корпус ленинских произведений и личность самого автора. Второе: имели продолжительный опыт практической редакционной работы с ленинским рукописями. Третье: не были заинтересованы в «традиционной» — или, как ее называет В. Сахаров, — «хрущевской» версии интересующих нас событий.

Полагаю, что такими экспертами можно смело назвать четырех лиц. 1. Сталин И.В. — работал редактором «Правды» в 1912 и 1917 годах. 2. Каменев Л.Б. — вместе с Лениным редактировал «Социал-Демократ» и был редактором «Правды» в 1914и 1917 годах. 3. Зиновьев Г.Е. — работал с Лениным в редакции «Социал-Демократа», вел с ним обширную переписку. 4. Бухарин Н.И. — редактор «Правды» с 1918 года.

Все указанные лица хорошо знали ленинские работы и их автора, его взгляды и образ мыслей, специфические особенности его индивидуального стиля и т. п. Все четверо редактировали его статьи и вели с ним переписку. И, наконец, все были не заинтересованы в том, чтобы «традиционная» версия утверждалась в истории.

Достаточно назвать эти четыре фамилии, добавив к ним, при желании, десятки, если не сотни членов ЦК — старых большевиков, хорошо знавших Ленина и никогда не оспаривавших подлинность «Завещания», чтобы все стало на свое место.