Он выхлопотал у начальства машину, и они с Кичатовым отправились во Львов. Костенко не скрывал приподнятого настроения.

«Как все в жизни относительно, — думал Дмитрий Александрович. — Одно и то же событие для Костенко — радость, а для нас — дополнительные хлопоты, и возможно, немалые».

До Львова домчались за час и скоро были уже на кладбище.

Остановились возле массивного мраморного сооружения. На склепе было несколько табличек с указанием, кто здесь похоронен. Среди них выделялась новенькая мраморная плита со сверкающей золотом надписью: «Сергей Касьянович Роговой». Под ней — даты рождения и смерти.

«После побега из южноморской больницы в ночь на двадцать восьмое октября Роговой-Барон прожил всего четыре дня, — подумал Кичатов. — Какое же потрясение ждало его в Прикарпатье, если не вынесло сердце? А может, крепко перепил? Коньяк, говорят, хлестал литрами…»

Костенко провёл рукой по мрамору, посмотрел на Дмитрия Александровича и сказал:

— Все смертны… Нет больше грозного Барона…

По возвращении в Трускавец Кичатов позвонил в Южноморск и обсудил с Чикуровым последние новости. Было решено: Игорь Андреевич полетит в Москву, чтобы допросить Скворцова-Шанявского, а Дмитрий Александрович — в Южноморск, куда уже прибыл Латынис. Им предстояло вплотную заняться Блинцовым, у которого, по сведениям ОБХСС, рыльце оказалось в пушку.

Полет в столицу растянулся больше чем на сутки: в воздухе находились всего два часа, остальное же время Чикуров промаялся в южноморском аэропорту в ожидании лётной погоды.

И вот наконец Внуково. Ждать в очереди на автобус-экспресс не было уже никаких сил, и Чикуров просадил последнюю красненькую на такси. В машине он мечтал об одном: поскорее добраться до постели — было уже около одиннадцати часов ночи. Но осуществить свою мечту Игорь Андреевич не смог: у жены была гостья, Агнесса Петровна, бывшая её начальница, а ныне пенсионерка. Они сидели в комнате, которую занимали Игорь Андреевич с Надей, и пили кофе. В другой спала внучка Анжелика. А в третьей, гостиной, Кешка с женой и друзьями устроили что-то вроде дискотеки. Подобное веселье обычно затягивалось у них допоздна.

Игорю Андреевичу не оставалось ничего другого, как уповать на то, чтобы поскорее ушла Агнесса Петровна. Но разговорчивая старушка вовсе не спешила.

Игорь Андреевич присел за стол. Кофе ему не предлагали — врачи запретили из-за гипертонии.

Чикуров сидел за столом, клевал носом, но жена была увлечена разговором и даже не пыталась дать понять гостье, что ей пора закругляться.

— Да, — вдруг спохватилась Надя, — есть хочешь?

«Наконец-то вспомнила о муже», — подумал Чикуров и «толсто» намекнул:

— Не мешало бы закусить и на боковую…

— В холодильнике есть сосиски. Ты уж, Игорек, поухаживай за собой сам.

— И она скосила глаза на Агнессу Петровну, мол, неудобно бросать гостью.

С трудом подавив в себе желание сказать пару «ласковых» слов жене, Игорь Андреевич вышел на кухню. Поставил на плиту кастрюльку, заглянул в холодильник. Там лежали две сосиски. И больше ничего.

«С ума сойти можно! — негодовал Игорь Андреевич. — Чтобы в доме не было чего пожрать!»

Игорь Андреевич вдруг понял: любовь, та самая любовь, которая грела их отношения, осталась позади. А теперь её уже нет. Нет! Оба давно перегорели.

От этой внезапно открывшейся истины в голове прояснилось, а в сердце поселились холод и неуютность.

С утра Чикуров первым делом хотел доложиться начальнику следственной части, но его секретарша ответила, что Вербиков отправился на какое-то совещание и будет после обеда.

Потом позвонил из Средневолжска капитан Жур.

— Сторожук разыскали? — спросил следователь после взаимного приветствия.

— Само собой. Начал с её мужа. Швадак Василь, работает на здешнем автогиганте. По-моему, крепко ему насолила бывшая жена, он даже говорить о ней не хотел.

— Больше не женился?

— Что вы! Об этом даже слышать не желает! У Швадака пунктик насчёт женщин — разочаровался полностью. Только и знает: сын да работа, работа да сын. Между прочим, на мать я вышел через сынишку. Ореста тоскует по сыну, но Василь категорически запретил ей встречаться с ним. Вот она и ходит украдкой к детскому саду, чтобы хоть одним глазком посмотреть в щель забора на своего Диму. Там я и застал её. Узнала меня, удивилась. А глазки бегают. Хотела смыться, но не тут-то было. Беседовали у неё дома.

— А где она там обосновалась?

— У одного инженера-электронщика — Федора Гриднева. Бедняга без памяти влюблён в Орысю, хоть и младше неё на четыре года. Сторожук говорит, что они скоро поженятся.

— Понятно… Что дальше?

— Ну и намучился я с ней! — в сердцах проговорил оперуполномоченный уголовного розыска. — Ужом юлит, темнит! Спрашиваю, какие отношения со Скворцовым-Шанявским? Отвечает, что просто знакомы. Обещал, мол, сделать в Москве прописку и работу… За просто так, спрашиваю. Да, говорит, по дружбе… Представляете, за дурачка меня держала! Спрашиваю: чем профессор занимался в Южноморске? Отдыхал, говорит, и все. Куда ходил, с кем встречался — вроде не знала. Помимо нам уже известных, назвала только одного. Запишите, Игорь Андреевич… Жоголь…

— Минуточку! — Игорь Андреевич взял ручку.

— Жо-голь, — отчётливо повторил капитан. — Леонид Анисимович. Живёт в Москве, работает в торговле. Дружит со Скворцовым-Шанявским давно. Но, по словам Сторожук, улетел из Южноморска за несколько дней до смерча.

— А кого искал профессор в море? Ну, с аквалангистом Трешниковым?

— Это ей неизвестно. Она даже не могла сообщить фамилию шофёра Скворцова-Шанявского, Вадима.

— Но хоть что-нибудь вы добились от Сторожук?

— С трудом, но призналась-таки, что пятьдесят тысяч, которые, помните, она сняла с аккредитива в Южноморске, у неё действительно украли, — ответил капитан. — Но потом такую ахинею понесла — хоть стой, хоть падай. До белого каления довела меня, ей-богу!

— Чем же? — удивился Чикуров, зная, как трудно вывести из терпения Виктора Павловича.

— Вы только послушайте! — горячился капитан. — Спрашиваю, для какой-такой надобности сняла пятьдесят тысяч? Долг, говорит, нужно было отдать… Отдали? Да, отвечает… Но ведь у вас эти пятьдесят тысяч украли! А когда поймали воров и хотели вернуть деньги, вы от них открещивались как черт от ладана! Сторожук стала уверять, что сама достала нужную ей сумму… Где, спрашиваю, у кого? Она виляла, виляла, путалась, путалась и вдруг заявляет, что продала золотые зубные коронки с бриллиантами…

— Что за бред? — не понял следователь.

— Я сам от такой фантасмагории чуть на стену не полез! — нервно засмеялся капитан. — Но Ореста объяснила, что у неё во рту было два протеза с крупными бриллиантами! Симметрично, с двух сторон! Вот за них-то и получила она пятьдесят тысяч.