Увидев свое отражение в зеркале, Осман сначала снова вспомнил о Кериман, потом подумал, что постарел, и решил, что нужно меньше курить. Размышляя о том, что это внесет в его упорядоченную жизнь нечто новое, взбежал по лестнице и на последних ступеньках сказал себе, что вовсе и не постарел. Войдя в свою комнату, проверил, на месте ли купленный для Кериман шарф. Шарф был на месте. Обрадовавшись, что жена не нашла его, Осман вышел из комнаты, увидел поднимающуюся по лестнице Нермин и отправился мыть руки. Потом, вспомнив, что принял решение ценить время, спустился вниз и стал читать газеты. Все газеты были переполнены сообщениями о войне: «Французская армия приближается к линии Зигфрида… Германия готовит контрнаступление…» Осман вспомнил фильмы о войне и свою службу в армии, попытался вообразить, что происходит сейчас на фронтах и каково сражающимся там людям, но ощутил лишь чувство приближающейся катастрофы, от которой хотелось куда-нибудь убежать и спрятаться. Он представил себе, как падают на Стамбул бомбы, горят склады в Сиркеджи и Каракее, превращаются в пепел бухгалтерские книги, векселя и акции, а сам он сидит там, где спрятался, и хочет лишь одного — уснуть и не просыпаться, пока все это не кончится. Тут он заметил, что зевнул уже второй раз подряд, и решил, что небольшая пешая прогулка по Бебеку пошла ему на пользу. Почувствовав себя на редкость здоровым, он снова начал думать о Кериман, о том, как поедет к ней после обеда, и о других приятных вещах. Потом он вдруг понял, что не может больше сидеть на месте, встал и быстро, словно нетерпеливый ребенок, сбежал по лестнице на кухню.

Йылмаз и Эмине-ханым чистили рыбу.

— Когда будет обед? — спросил Осман, затем вспомнил, что для этих двоих время измеряется не минутами, а словами, и чуть ли не пропел: — Время — деньги!

— Рефик-бей и Перихан-ханым уже пришли? — спросила Эмине-ханым.

— А разве нет? Они же собирались вернуться к часу. Начинайте готовить! — сказал Осман, посмотрел в окно и увидел мать.

Ниган-ханым медленно прогуливалась по саду, за ней шли внуки. Время от времени они останавливались и смотрели на стройплощадку за оградой: Ниган-ханым — враждебно, дети — с любопытством.

Осман вышел из кухни. «Раз, два, три, четыре, шесть!» — считал он, как в детстве, ступеньки. Через предпоследнюю перепрыгнул. «Да, как в детстве… Я ведь здесь родился и прожил всю жизнь! Тридцать три года…» Тридцать три года он ходил по этим ступенькам и никогда не уезжал из этого дома, если не считать нескольких коротких деловых поездок и службы в армии.

Войдя в гостиную и увидев сидящих бок о бок Нермин и Айше, Осман тут же весело воскликнул:

— Ну-ка, о чем вы тут говорите? Рассказывайте! — Ему нравилось заставать людей врасплох. Впрочем, он сразу вспомнил, почему ему так весело, смутился, сел в кресло и спрятался за газетой.

— Мы говорили о помолвке Айше, — сказала Нермин.

— О том, что мне надеть, — уточнила Айше.

— Хотя это будет еще очень нескоро, — улыбнулась Нермин.

Осман опустил газету и тоже улыбнулся. Улыбкой своей он хотел сказать: «Я и вас слушаю, и газету читаю, и живу!» Понял, что улыбка получилась именно такой, какой нужно, и обрадовался, но потом взглянул на портрет отца, и радость куда-то исчезла. «У меня есть любовница, это очень дурно! — подумал он. — Но что бы я без нее делал, ради чего жил бы — не представляю». В разделе светской хроники было написано о разводе Джонни Вайсмюллера. Сам Осман о разводе никогда не думал. «Как жена, как хозяйка дома Нермин несравненна! — сказал он себе и раздраженно прибавил: — Но меня она не понимает!» Нермин и Айше продолжали разговор о помолвке. Осман перевернул страницу. «А как жили родители? Для отца мама была единственной женщиной в жизни. Да, но мама-то его понимала! Сейчас она стала нервной и раздражительной, но раньше была другой». Почувствовав, что этого объяснения недостаточно, пробурчал себе под нос: «Они — люди старого времени!» О том, что он под этим подразумевал, думать не хотелось.

— Когда же наконец обед? — спросил Осман, бросил газету на столик и встал. Чтобы успокоиться, стат говорить себе: «У Селяхаттина есть любовница, и у Мустафы… Даже у Фуат-бея раньше была! Жена Мустафы, кстати, знает о любовнице своего мужа — и ничего!»

— О чем ты думаешь? — неожиданно спросила Нермин.

— О том, почему Рефика так долго нет.

— Сейчас придут!

— Дорогая, это неправильно! — сказал Осман и решил, что нужно объяснить, что именно неправильно: — Нехорошо так много думать о себе и не думать о других!

Ни Нермин, ни Айше ему не ответили, продолжили свой разговор. Осман начал бродить между перламутровой комнатой и лестницей.

— К чему так нервничать? Сел бы! — окликнула мужа Нермин. — Что будешь делать после обеда?

— Поеду в клуб, — сказал Осман, сел и снова открыл газету, но читать мешало раздражение. Зачем он сказал, что поедет в клуб? Теперь и в самом деле придется туда ехать. «Долго сидеть не буду. Так, загляну ненадолго, покажусь людям на глаза и уйду А вот и обед несут!»

Но в комнату неспешно вошла Ниган-ханым.

— А где Рефик?

— Они еще не пришли, — сказал Осман.

— А рыба уже почти готова! Что же нам, по отдельности обедать? Только этого еще не хватало!

— Да сейчас придут! — сказал Осман и встал.

— Кто сказал, чтобы начинали готовить?

— Я. Говорю же, сейчас придут!

— Разве так можно? Ведь мы только за обеденным столом все вместе и встречаемся! Если еще и тут будем врозь…

— Мама, милая, я же говорю: придут они, придут, сейчас придут! — Заметив, что рука потянулась к пачке сигарет. Осман разозлился. «Если не курить и не интересоваться женщинами — что останется делать?» Почувствовав себя несправедливо обиженным, немного успокоился.

— Я посмотрела, что у нас за оградой делается. Плакать хочется!

Осман покачал головой и снова уселся в кресло.

— Испортили Нишанташи! — вздохнула Ниган-ханым. Немного помолчала. — Как жарко!

— Да, жарко сегодня, — сказала Нермин.

— Где дети?

— Они же ходили с вами в сад.

— Ходили, но…

— Да вот они, идут.

— И обед готов! — возбужденно воскликнул Осман. Заметив, что все недоуменно посмотрели на него, прибавил: — Я голоден как волк! И пахнет так аппетитно! Это, наверное, из-за лаврового листа? — Эмине-ханым в ответ улыбнулась, и Осман поспешил усесться за стол.

Однако Ниган-ханым со своего места не встала. Из-за этого остались на местах и Айше с Нермин. Осман принялся их уговаривать: уверял, что Рефик и Перихан скоро придут, шутил, но Ниган-ханым села за стол только после того, как к уговорам присоединилась Нермин, да и то не сразу. Едва Ниган-ханым села за стол и завела речь о том, что все беды из-за того, что нет больше Джевдет-бея, как с улицы донесся звук колокольчика.