— Да… Никогда не думал, что ты до такого дойдешь! — сказал Мухиттин.

— Ничего он о тебе не говорил. Но ты ему, по всей видимости, нравишься. А вот меня он не любил, я это точно знаю.

— Вы из-за чего-то поссорились?

Омер неожиданно вскипел:

— Сейчас очередь Мухиттина! Мухтар-бей не любил меня, мне ли этого не знать! Один мой вид напоминал ему, какую глупую он прожил жизнь!

— Слишком уж большое значение ты себе придаешь! — сказал Мухиттин. Потом смягчил тон: — Не сердись, дружище. Мы, конечно, знаем, какой ты человек… — и начал жевать кусок колбасы.

— Э, ты давай рассказывай! Или так и будешь молчать? И не пьешь, и о себе ничего не говоришь! — возмутился Омер. — Тогда уж, в самом деле, не приходил бы…

— Ладно, я тоже выпью! — внезапно сказал Мухиттин и встал из-за стола.

— Ну и ну! Вот молодец! — проревел Омер. — Вот это я понимаю, дружба! Настоящий друг…

…в такие минуты и познается!

«И зачем я это сказал?» — спросил себя Мухиттин. Он давно запретил себе пить и сейчас, с одной стороны, думал, что вреда от пары рюмок не будет, а с другой — боялся, что сочтет глупыми убеждения, которые заставили его отказаться от выпивки.

— Ну, раз уж решил, так пей! Вот, возьми.

Мухиттин взял у Омера стакан.

— Не думай только, что я пью, потому что ты меня убедил.

— Знаю, знаю, ты не из тех, кого можно убедить. Ты сам кого хочешь и убедишь, и обольстишь, и с пути собьешь. Шайтан ты! Это мы знаем… Не знаем только, какой шайтан тебя превратил в пантюркиста. — И Омер, усмехнувшись, осушил свой стакан.

— Отравлен ты, отравлен! Отравлен культурой! Ты… ты… медуза, вот ты кто! Понял?

— Почему медуза? — удивился Омер. — Это что, поэтическая метафора?

— А я вот совсем не люблю медуз, — сказал Рефик.

Мухиттин неожиданно рассмеялся:

— Сам не знаю! Сказалось почему-то.

— Ну, молодец! — заорал Омер и вскочил со стула. — Знаешь, что я сейчас сделаю? Я тебя расцелую! Я еще вполне трезв, так что никто не скажет, что это спьяну.

Решительными шагами подойдя к Мухиттину, Омер склонился к нему и расцеловал в обе щеки.

— Ну вот, теперь лед между нами сломан, правда? — сказал Рефик.

Мухиттин почувствовал, что попал в ловушку, но постарался не придавать этому особого значения. «Для разнообразия и это можно пережить!» — сказал он себе, чтобы успокоиться, и отпил ракы из наполненного Омером стакана. Потом отпил еще и, подумав, что раз уж начал пить, то нет разницы, глоток выпить или бочку, разом осушил стакан.

— Вот теперь наконец все начинается по-настоящему! — обрадованно провозгласил Омер. — Ты, Рефик, тоже пей. Хотя тебе-то особой нужды нет…

— Да уж, ему и так всегда хорошо, — сказал Мухиттин. — Счастливый человек!

— Друзья, не думайте, что я так уж счастлив!

— Тогда расскажи, что тебя печалит, а мы послушаем, — предложил Омер.

— Я уже рассказал, но могу еще… В этом доме мне неспокойно. И моя работа мне не нравится. Я пытаюсь понять, как начать жить по-новому…

—.. Но понять не получается, — раздраженно перебил Мухиттин. — Не верю я в это Рефик, не верю! Твои, как ты говоришь, поиски ни к чему не приводят. Как жил, так и живешь. Ты просто хочешь успокоить свою совесть! Иначе зачем эти поиски? Что тебе не так?

— Мне все кажется пошлым и заурядным. Я не могу делать то, что делал раньше!

— Послушай, ты сколько раз мне это говорил!..

— Да, ты прав. — И Рефик виновато потупился.

— Нет, друзья, так не пойдет, — проговорил Омер. — Мы только и делаем, что повторяем одно и то же. Надоело!

— У вас нет убеждений! — сказал Мухиттин. — Это отвратительно!

— Ты, выходит, считаешь нас отвратительными? — спросил Рефик.

— Теоретически — да! Да и на деле вы потихоньку начинаете казаться мне таковыми.

— Иными словами, дружба наша кончена! — сказал Омер.

— Это ты из гордости так говоришь. Не понравилось, что не ты первый сказал…

— Нет! Ну или допустим, что да. Но самое главное — ты нас избегаешь. Почему? Даже придя сюда, говоришь, что у тебя нет времени, что ты должен идти куда-то еще. Так ли уж важны эти твои дела? Не думаю. Ты боишься, что мы будем над тобой смеяться. Твои пантюркистские стишки не только страшны, но и смешны!

— Да, не нужно было мне сюда приходить! — закричал Мухиттин.

— Смешны, дружище, что поделать, смешны!

Мухиттин допил второй стакан.

— А ты что скажешь, Рефик? Читаешь его журнал?

— Читаю.

Мухиттин вдруг снова закричал:

— Да, ты из тех, кто из страха показаться смешным ничего не может сделать! Только бы не прослыть смешным, заурядным, поверхностным! Только бы никто о тебе ничего такого не подумал! Заурядным человеком ты быть боишься, а скверным — нет. Почему? Ты когда-нибудь над этим задумывался?

— Честно говоря, нет!

Сказав это, Омер насмешливо улыбнулся, но Мухиттин понял, что он уязвлен, и с чувством собственной правоты продолжил:

— Почему же ты так боишься быть смешным и не боишься быть отвратительным и неправым? Да, возможно, ты считаешь, что самое главное — это ум. Я тоже так когда-то говорил. Но почему, если человек что-то делает, он обязательно дурак? Почему, если человек во что-то верит, он непременно идиот?

— Я верю в себя, — заявил Омер, стараясь выглядеть веселым.

— Верил… Собирался заработать кучу денег, завоевать Стамбул и всю Турцию… Не будем сейчас говорить о том, как это все отвратительно. Но ты ведь этого не сделал? Не женился, потому что испугался, что над тобой будут смеяться. Ничем не занимаешься, ничего не делаешь — хочешь в первую очередь ублажать свой ум. Ведь ты думаешь, что если сделаешь что-нибудь, то потеряешь право критиковать — нет, нет, не критиковать, а просто насмехаться. Не женишься, потому что иначе у тебя не будет права находить брак глупым, заурядным, пошлым явлением. Вот ты сбежал из Стамбула, спрятался в провинции. А зачем, спрашивается, вернулся? Вот зачем: хочешь посмотреть, что мы все тут делаем. Увидишь, какие мы заурядные и пошлые, и обрадуешься. Ты ведь сам говоришь, что приехал сюда из любопытства? Но нет, не из любопытства ты приехал, а чтобы вдоволь покривить губы. Могу себе представить, с какой радостью ты брал в руки мой журнал! И наверняка говорил сам себе: «Кто знает, сколько там найдется всего смешного»!

— Я, по-твоему, такой простой человек, Мухиттин?

— Может, и сложный, но эта ситуация представляется мне именно такой вот простой.