— Вы всегда были основательным и высокообразованным моралистом, милорд, и ваше суждение, конечно, абсолютно верно, — ответил Ловелас, пожав плечами. — Но я ничуть не сожалею. Даже будучи мальчиком, Миледи оставалась милейшей из всех женщин, каких я когда-либо знавал.

— Ее груди, сэр, — Рочестер приподнялся на подушке. — Ее чертовы груди. Какая дьявольская сила помогла ей обзавестись ими, и когда они у нее появились?

— Думаю, мой интерес к разрешению этой загадки возник как раз в тот момент, когда она пробежала по ним пальцами, прежде чем приступить к своим откровениям. Но ответ на этот вопрос, кажется, достаточно ясен.

— Книга?

— Совершенно верно.

— И как же произошла эта метаморфоза?

— Возможно, вы помните, что отец Тадеуш, появившись в доме усадьбы Уолвертонов, присвоил себе вымышленное имя Фауст?

— Да, — подтвердил лорд Рочестер и нахмурил брови. — Но я не улавливаю…

— Существует пьеса под тем же названием. Возможно ли, милорд, что вы не видели ее на сцене? Значит, вы должны помнить, как Фауст, большой ученый, продал душу дьяволу, получив взамен громадную власть. Уверен, вы согласитесь, что это было глубоко продуманным шагом, подсказанным тщеславием, особенно в свете того, кто именно…

— Неужели?

— Ее автором, милорд, был не кто иной, как Лайтборн, но тогда его знали под именем Марло. Было ли это навязчивой идеей, которую он внушил Миледи, или их разумы каким-то образом переплелись — не берусь судить. Но Миледи, когда она читала книгу, а Лайтборн умирал возле нее на полу, обнаружила, что открывшийся ей мир ускользал из-под ее контроля. Она видела его узоры чистого света, не такого сильного и мощного, как свет, явившийся нам в Праге, однако это был тот же самый свет. А Лайтборн, тогда еще Марло, скрючившись, лежал полу, и его омывала одна из линий света. Миледи подошла к нему. Тогда она, конечно, была еще мальчиком, а не Миледи, несмотря на женскую одежду и завитые локоны. Она… вернее, он опустился перед Марло на колени. Марло повернул к нему лицо и ужасно ухмыльнулся. Он скалился, а плоть морщилась и сползала с его лица.

— Прекрасная Елена, — прошептал он.

В тот же миг мальчик вообразил, что он стоит на коленях на сцене, и ход его мысли, казалось, направляется самим сценическим действием. В его воображении он был в костюме, который часто надевал, играя роль Елены Троянской, и ему слышался из преисподней зов одержимого страстью Фауста, требовавшего подсластить удовольствием его страх перед вечным проклятием.

— Прекрасная Елена, — снова прошептал Марло.

Его ухмылка казалась теперь еще больше похожей на оскал черепа, потому что десны полностью отвалились, а на костях оставались только прилипшие к ним кое-где клочья плоти.

— Прекрасная Елена… — прохрипел он в третий раз и замолчал.

Его глаза вращались в лишенных плоти глазницах. Потом он прошептал, словно испуская дух:

— Дай мне бессмертье… бессмертье поцелуем…

Мальчик наклонился. Как только его губы коснулись зубов черепа Марло, поток света начал сужаться и преломляться, а его чистота рассыпалась мириадами цветов, перемещавшихся и менявшихся перед его удивленным взглядом. Он заметил, что их изменение происходит в зависимости от образа его мыслей. Он лихорадочно размышлял, как приласкать Марло, как вернуть его к жизни, — и сразу же свет стал свиваться в бесконечные двойные кольца, убегающие спирали. Мальчик каким-то образом почувствовал, что должен подчинить эти спирали своей воле.

Прекрасная Елена, дай изведать

Бессмертие в одном твоем лобзанье![12]

Он так и сделал. Как он видел это в своем разуме, так все и произошло у него на глазах. Плоть на голом черепе Марло восстановилась, зиявшая над его глазницей рана затянулась, а потом свет стал тускнеть, словно убывая под натиском возвращавшегося дыхания Марло. Мальчик поморгал и снова увидел комнату и доктора Ди, выражение лица которого искажали ужас и благоговейный страх. На столе было зеркало. Доктор Ди протянул к нему руку и, не говоря ни слова, поднял его так, чтобы мальчик увидел свое отражение. Он замотал головой, не веря своим глазам, потом издал вопль…

— Он?..

Ловелас ухмыльнулся.

— Больше не он. Тем не менее и не… не вполне, простите за каламбур, не вполне она.

— Выходит, от мужских прелестей она и хотела излечиться с вашей помощью?

— Кто же лучше меня мог бы исполнить это ее желание?

Лорд Рочестер нахмурился.

— Но не хотелось ли ей?..

— Снова стать мальчиком? Нет, — Ловелас отрицательно покачал головой, — потому что она слишком долго оставалась почти женщиной, чтобы желать такого возврата.

Он замолчал и пожал плечами.

— В конце концов, зачем отказываться от уже обретенной привычки к ношению юбок?

— Значит, у нее не было ни малейших сожалений о былой жизни в мужском обличье?

— За исключением одного.

Лорд Рочестер дугой выгнул брови.

— В самом деле?

— Да.

Ухмылка некоторое время продолжала кривить губы Ловеласа, но затем с удивительной внезапностью покинула их.

— Она хотела… — сказал он наконец, но сделал еще одну паузу, — снова стать смертной.

Лорд Рочестер во второй раз удивленно вскинул брови.

— Неужели?

Он поразительно медленно произнес это единственное слово, потом кивнул, как бы соглашаясь с самим собой.

— И вы преуспели в этом, сэр? Говорите! Расскажите мне о своем успехе.

Ловелас потянулся, потом медленно встал. Он подошел к окну и больше минуты стоял молча, вглядываясь в темноту ночи.

— Поразительно, — прошептал он, не оборачиваясь. — Я сделал всего один полный глоток крови зародыша, и мне сразу же открылись тайные линии власти, а в ночи за балконом возникли странные и величественные видения. То, что прежде казалось непроглядной тьмой, теперь испещряли точки света, а над островом Манхэттен, по всей его длине, насколько я мог видеть, возвышались башни невозможной красоты и такие высокие, что, казалось, достигали небес. Меня переполнял восторг, потому что, созерцая их, я чувствовал незнакомую дотоле могущественную власть, вливавшуюся прямо в душу. Я оторвал взгляд от этого дарящего восторг видения и посмотрел на Миледи. Я увидел, как засияли ее золотистые глаза, словно предвкушая удовольствие. Я сделал с ней то, что она когда-то сделала с Лайтборном. Я соединил свои губы с ее губами в пропитанном медом магии поцелуе. Потом моя рука снова была под ее юбками, снова поднималась вверх по ее бедрам, а затем… И на этот раз… Да, на этот раз она не остановила меня…

Ловелас повернулся наконец лицом к собеседнику.

— Итак, милорд, все, как видите, возможно.

— Значит, Миледи…

— Сейчас она беременна, — перебил его Ловелас и внезапно восторженно засмеялся. — Да, милорд, да,