Громова все еще всматривается в темноту туннеля, все еще рычит.

Ховринка действительно гудит, и стонет, и клацает зубами. Она даст нам не больше нескольких минут, а потом нападет. Начинает даже казаться, что Саныч не зря притащил сюда своих силовиков.

- Я пойду с тобой, - скрещиваю на груди руки.

- Нет, Аарон. Ты будешь мешать, ты уже мешаешь, отвлекаешь, - Эли отворачивается от туннеля, дергано и рвано подходит к правому коридору, как будто ее руки и ноги на шарнирах, и они заржавели. С каждым вдохом ей все сложнее и сложнее сдерживаться, пальцы впиваются в серый кирпич. – Если Амбрелла ударит, то ударит не по мне. Меня она хочет.

Я стискиваю челюсти, поворачиваюсь к светлому. Пацан напряжен и собран, но… все еще пацан. Не понимает, не осознает до конца, с чем мы имеем дело, в ответном взгляде – упрямство и чуть ли не вызов.

- Следи за ней, если что-то пойдет не так, вытаскивай. Насильно, если потребуется.

- Зарецкий, - шипит Громова.

- И что бы я без тебя делал? – дергает светлый уголками губ. Мне хочется ему врезать, мне хочется бить его до тех пор, пока на роже не останется живого места, кромсать, как кусок мяса. Это не только и не столько мое желание, я понимаю, что частично оно навеяно Ховринкой, но от этого жажда крови светлого на моих руках не становится меньше.

Саныч и Волков благоразумно не вмешиваются. Ярослав только губы кривит.

- Трепись поменьше, мой тебе совет, щенок, - цежу я и подхожу к Эли, кладу руки ей на плечи.

Она звенит от напряжения, горько-сладкий ад вокруг коконом, под пальцами старый кирпич превращается в крошку.

- Обещай, что не будешь делать глупостей, - шепчу на ухо. – Обещай, что уйдешь, если что-то пойдет не так.

- Ты тоже, Аарон, - Громова прижимается ко мне на миг, поворачивает голову, коротко мазнув губами по подбородку, и тут же отстраняется. – Вытащи Алину.

Эли шагает в темноту, и мне приходится отступить в сторону, чтобы Ковалевский смог протиснуться в чернильную пустоту коридора. Я сверлю глазами его спину до тех пор, пока могу, пока рука Волкова не опускается на плечо.

- Теперь ты боишься? – спрашивает Гад, намекая на разговор в баре тысячелетней давности, и мне приходится дернуть головой несколько раз, чтобы заставить себя оторвать взгляд от туннеля.

- Ты бы привел сюда Мару? – бросаю зло, потому что, на самом деле, мог сделать так, чтобы Элисте сейчас тут не было. Действительно мог. Пусть бы она орала потом, топала ногами, била о мою голову посуду, что угодно… только бы не видеть, как темнота проглатывает ее фигуру, не слышать удаляющихся шагов, чем тише, тем больше натягивающих мои нервы. Я совершил ошибку. Возможно. Скорее всего.

Волков молчит.

- Вот тебе и ответ, - цежу, сбрасывая его руку. – Нам надо торопиться, - я протискиваюсь мимо Саныча и Пыли. Док с собирательницей остаются здесь, как часовые на посту, получая напоследок от Саныча те же указания, что и остальные: не валять дурака, Родина не оценит.

Воздух в левом коридоре затхлый и тухлый, смерть здесь, как у себя дома – везде ее следы, присутствие, вкус и запах, Ховринка здесь везде. Липкая, вязкая, тошнотворно скользкая. Она в плесени на стенах, в воде, что достает почти до лодыжек и выше, в перекрученных, оборванных, проржавевших трубах. В коридоре почти нет надписей, нет пентаграмм и символов, нет ни намека на то, что сюда когда-либо кто-либо заходил, куча хлама, через который приходится пробираться, отпихивать, разбирать. Амбрелла действительно защищала это место от посторонних, охраняла его, как цепной пес.

Почему Алина так важна? Что с ней случилось?

Ховринка давит, душит, путает мысли. Ад прорывается, толкается под кожей, я ощущаю, как напрягается спина, как трещат и скрипят собственные кости, как натянуто болезненно тело, желая выпустить, исторгнуть из себя падшего.

Во рту вкус старой крови и пепла, а за спиной снова эхом, снова отголоском рычание и клацанье зубов собирательницы.

И я стараюсь не думать о том, что ждет, затаившись, в центральном зале Элисте, сколько изувеченных, прогнивших душ ей придется сегодня забрать.

Это… пустое…

Я сам привел Громову сюда, я сам позволил Лис быть тут, голову себе за это оторву позже, когда все закончится. Сейчас мне надо сосредоточиться, вытащить труп и сделать это максимально быстро. Чем дольше мы провозимся, тем дольше Лис придется сдерживать души.

Я с шумом выдыхаю, стискиваю кулаки, успокаивая ад, заставляя красную пелену перед глазами раствориться, сворачиваю, следуя изгибам коридора, и тут же получаю под дых.

Ховринка проснулась окончательно, Ховринка пробует дать отпор.

И гудение в стенах, которое еще секунду назад было едва слышным, взрывается в голове низким воем, и пол под ногами идет рябью, будто дрожит.

Ну что ж, сука, давай померяемся яйцами.

Меня вжимает в стену, почти размазывает по ней, воздух как будто высасывает в один миг, до рези в легких. Тварь сильна и… везде… Я не понимаю, не знаю, за что мне зацепиться, у выпущенного на свободу ада просто нет цели, точки, по которой можно ударить. Я ощущаю только пружинящий, вязкий воздух вокруг.

- Зарецкий, - шипит откуда-то снизу Гад. Его так же, как и меня, растерло, только не по стене, а по полу, - это оно?

- Да. И оно нам не радо.

Я отрываю себя от стены, перестаю сдерживаться, чувствую и слышу, как в тесном помещении расправляются крылья: перья скребут по стенам, кости упираются в низкий потолок. Паразит Волкова тоже выбирается наружу, Саныч становится собой настоящим, протискивается ко мне через обломки и поднявшийся в воздух хлам.

- Ну что, господа, - цедит мужик, - мы в заднице, судя по всему. Какой план?

- С учетом того, что мы не знаем, как ее грохнуть? – шипит Волков зло.

Ответ приходит из ниоткуда, просто вытекает из всего того, что я уже видел, что нашел в документах Игоря, из того, что происходит сейчас. Но мои мысли озвучивает Саныч:

- Оно не такое сильное, каким хочет казаться. Уже бы избавилось от нас, если бы было по-другому.

- Заинтриговал, - усмехается Гад, в привычной манере растягивая слова.

На нас все еще давит, все еще пружинит вокруг пространство, идет волнами, пробует вытолкнуть. Как сильное сопротивление воздуха.

- Отсутствие тела его сила и слабость, - цедит глава Совета. - Эта дрянь размазана по всей Ховринке, рассредоточена, приходится держать слишком многих: нас, души, собирателей. Оно было бы сильнее, если бы смогло сконцентрировать, собрать само себя в одном месте. Но не может, потому что места нет.

- Физика? – усмехаюсь, делая несколько шагов вперед.

- Логика, - отрубает иной, сплевывая под ноги. Плевок земли не касается, поднимается в воздух, как и остальной мусор.