– Милочка, ты была права, это идеальное платье!

– А что я тебе говорила? Ты никогда не слушаешься. Но если ты редактор моды, то должна как минимум…

Я оставила их наедине. Им было о чем поговорить.

– О, девушка главный редактор, здравствуйте! – человека в костюме звали Димитрий Васильев. Ужасная встреча. Я хотела кивнуть и пройти мимо. Но не тут-то было.

– Ходите тут, меня не замечаете. Что так? А я счастлив вас видеть, – он взял мою руку, повертел, – а кольца-то так и нет. И вы не замужем по-прежнему?

Я попыталась вырваться. Но он вывернул ладонь вверх и ткнулся в нее носом и губами, жирными от семги. Меня передернуло.

– Рассказывайте, как тут в Каннах главные редакторы развлекаются?

– Мы только сегодня приехали, вот сюда пришли, – пробормотала я, выискивая среди гостей кого-нибудь, кто бы мог меня спасти. Лии и Милы нигде не было видно.

– Пришли, так посидите со мной, со стариком. – Васильев вел меня к столу. Тому самому, у кромки моря, который я запланировала для себя. Деться было некуда.

– И что, вам нравится в Каннах? В казино уже были?

– В прошлый раз, в Монте-Карло.

– В Монте-Карло? Какая испорченная девочка! Ну и что там с вами случилось, в Монте-Карло?

Э, нет, про это мы не будем. Что там со мной случилось…

– Я хотела спросить, вы, Дмитрий, не знаю вашего отчества… Вы не в курсе, а Никита Михалков приедет?

– А зачем тебе мое отчество? Ты в прошлый раз не спросила, в этот раз обойдемся тоже. Я надеюсь… – Он потерся об меня плечом. Я осторожно отодвинулась.

– Я больше всего люблю дорогу в Монте-Карло. Там красиво. Ты ночью по ней ездила? Надо осторожно, правда, помнишь, олигархи там однажды навернулись? Можем сегодня поехать! Сейчас встречу кое-кого, и мы с тобой сбежим. Готова к загулу?

Господи, ну как же от него избавиться?! Я подняла голову к небу. Канны, я так вас люблю, ну пожалуйста, только не этот…

– Вероника! Вы как здесь, откуда?.. – Я вскочила со стула и бросилась к ней навстречу.

– А, крестница моя! – Мы обнялись. Никогда еще я не была так рада ее видеть. А Веронику я всегда любила.

– Тут рядышком в Италии была, заехала к вам ненадолго. Ну что, как фестиваль?

– Это чудо! Я в восторге! Я хочу здесь жить! Всегда.

– Дима, а ты, я смотрю, серьезно взялся. Я тебе говорила, Алена, что не надо иметь дело с чиновниками?

– А ты ревнуешь? – Васильев поднялся ей навстречу.

– Да кто тебя ревнует? Ты что, жених?

Спасибо, Канны, вы снова меня выручили. Теперь у меня с городом персональные отношения. Он мне помогал, а я была его любимым дитя.

– Ну что, ребята, шампанское нам принесут? – Вероника властно оглядела поляну.

Уже несли, и клубнику, и шампанское. У нас образовался вип-стол, к которому Рита немедленно организовала подвоз провизии.

– Слышала? Она здесь жить хочет! Правильно, очень русское место. Я вам скажу, девочки, Канны уже обжиты, холмы мы купили, набережную тоже, надо подтягивать новые эшелоны – главных редакторов на второй линии селить. Ника, а у тебя здесь есть что-то?

– Нет, я Майами люблю, ты же знаешь.

– Это кровь говорит. А я русский человек – я Ривьеру.

– Ты русский еврей.

– Всякий приличный русский – это, по сути, еврей. Да, и потому, как всякий русский еврей, спокойно чувствую себя только под защитой британской короны или на холмах монегасков…

Они говорили о своем. Я не слушала. Наконец меня оставили в покое…

Высоко над пляжем в перекрестье лучей парили чайки. Небо, подсвеченное снизу прожекторами, накрывало набережную и пляж прозрачным куполом – один его край цеплялся за башенки отелей, другой упирался в верхушки яхтенных мачт, за его пределами было темно. Вот так древние представляли мироздание – Земля накрыта стеклянным куполом. В самой яркой точке, под самым потолком неба чиркали крыльями серебристые чайки. Я следила за их полетом. Над морем, потом выше, вираж над моей головой и дальше, туда, где светятся буквы Сarlton. Неужели я это вижу, неужели это со мной?..

Запомнить, запомнить все до мельчайших деталей. Этот город, это время, и я в этом кино. Бесконечный прекрасный день, который я разложу потом на сто страниц воспоминаний. Чайки чертили пируэты почему-то только над этим пляжем. И это был подарок Канн мне лично…

Народу прибавилось, к нам подсела Мила.

– Ребята, завтра приглашаю всех ко мне на яхту.

– Да, – говорила я ей.

Потом было еще шампанское, какая-то девица рассказывала мне, как скучает на Лазурном Берегу.

– Можно я вам буду репортажи писать про гламур? – спрашивала она.

– Да, – отвечала я ей.

Потом была дискотека, еще клубника и шампанское и залпы салюта над морем. Странно, я даже забыла спросить у Насти, где Канторович. Да все равно, какая разница…

Абсолютное чистое счастье. Я танцевала и смотрела на волны, на море, на чаек, кричавших мне: «А! А! Алена!»

Потом мы вышли на набережную, город не спал, город дожигал на дискотеках.

– Пошли сюда! – говорила Настя, затаскивая нас на соседний пляж.

– Да, – отвечала я ей.

Какая она все-таки милая, эта Настя, я давно могла бы с ней подружиться.

– Тут вечеринка Chopard, мы говорим, что только что выходили и возвращаемся. Вы поняли меня?

Но охранник даже ничего не спросил. И мы втроем – Лия, Настя и я – погрузились в набитое до отказа чрево шатра. Здесь не было никого из наших, одни европейцы, шампанское Moët&Chandon– но не бесплатно, а за деньги. Веселая девушка предлагала мне бокал:

– Давайте к нам, к нам! Venez ici! Вы откуда? Vous êtes Russes?

– Да, oui! – говорила я ей.

– Правда? C’est vrai? А мы Chopard!

Настя с Лией танцевали на столе, скинув туфли на пол.

Я увидела Жиля.

– Vous, ici? И вы здесь? – он удивился.

– Да, oui! – я говорила теперь по-французски. Мы обнялись и закружились.

Как фантастически хорошо…

– Жарко, пойдем к морю, allons а la mer. – Он обнимал меня и вел через чьи-то туфли, ноги, бутылки к выходу, где белое полотнище шатра распахнул ветер.

– Волны, les vagues… – они бились о камни и расстилались ниц прямо под моими ногами.

– Тебе хорошо, bien?

– Да, oui! – отвечала я Жилю. Больше все равно я не могла ничего вспомнить по-французски. Он обнял меня, мы закинули головы к небу. Где мои чайки? Их не было.

Он нашарил «молнию», вцепился в нее зубами и потянул вниз. Язычок впился в кожу. Больно!