И его имя — Клаас. Клаас, а вовсе не Николас. Отцом ее первенца будет Клаас. Незаконнорожденный, лживый слуга с невинным взглядом, таящим лукавство и беспощадное честолюбие. Жернова амбиций… Да, но только не поражения. В этом толстяк ошибался. Тщательно выстраивая женщину за женщиной, мужчину за мужчиной, Клаас будет подниматься по лестнице, которая сделает его из подмастерья торговцем, а затем поможет достичь и тех высот, куда стремилась его гордыня.

Он не нуждался в Кателине. Ее имя и ранг без денег были ему бесполезны. Он жаждал именно того, что получил: владелицу собственного дела, пусть и небольшого, которая сделает его равным себе. Поджог может задержать его восхождение. Будут, вероятно, и другие попытки остановить его. Но в отличие от Джордана де Рибейрака, она могла оценивать Клааса с самых разных сторон. Весть о женитьбе довершила картину. Теперь она знала его. Кроме смерти, его ничто не остановит. Он не нуждался в ней, и еще меньше — во младенце, которого она носила во чреве. Проблема была решена Кателина ван Борселен в последующие дни вела себя совершенно как обычно. Те, кто знал и любил ее, заметили, что она стала несколько замкнутой и больше времени проводила у себя в комнате. Но им пришлось вызвать ее оттуда, чтобы, как часто случалось, она послужила переводчиком на очередных бесконечных переговоров касательно приданого вдовствующей герцогини. Встреча должна была состояться во Франции. Шотландские посланцы прибыли обсудить требования своего короля с его сестрой. Сэр Уильям Маниненни, разумеется. Епископ Кеннеди чуть погодя. Флокхарт, возможно. И этот красивый светловолосый молодой человек, который так нравился герцогине, — он не навещал их со времени приезда Кателины, но, несомненно, знакомство с ним заставит порозоветь ее бледные щеки.

— Пойдем, Кателина! — позвали ее подруги. — Пойдем, мы представим тебе Саймона Килмиррена?

* * *

Шла вторая неделя июня. По всей Европе силы, заранее приведенные в движение, теперь набирали мощь и размах, стремясь к развязке.

В июне месяце Феликс, наследник компании Шаретти, прибыл в Неаполь и там присоединился к отряду капитана Асторре. Вместе с ним в качестве личного слуги прибыл внушительного вида негр по имени Лоппе. Также с ним прибыл подарок королю от герцога Миланского: тысяча восемьсот конных бойцов, призванных усилить армию папы и помочь королю Ферранте очистить от врагов все земли вокруг Неаполя. Вдохновленный этим, король Ферранте тут же повел армию в бой.

Это был не самый разумный ход, но королю Неаполя повезло. Герцог Калабрийский с несвойственной ему осторожностью ушел от сражения. Когда угроза нависла над ним, то вместе с войсками он бежал в городок Сарно, расположенный в холмах на берегу реки в тридцати милях от Неаполя, и там оказался в осаде. Войско короля Ферранте, усиленное отрядами папы римского и герцога Милана, а также наемниками, включая отряд капитана Асторре, как и положено, окружило город, чтобы заморить неприятеля голодом.

Им должна была улыбнуться удача. К несчастью, наемникам короля Ферранте уже некоторое время не выплачивали жалованье, и в ближайшее время никаких денег не предвиделось. Начали поступать привлекательные предложения из вражеского лагеря. Появились дезертиры.

Тогда король Ферранте с некоторой долей сожаления и еще большей долей безрассудной самоуверенности решил вместо продолжения осады перейти в атаку. Он планировал лишь небольшую вылазку, — по крайней мере, так он сам утверждал впоследствии, — но у его солдат, маявшихся от скуки и безденежья, было совсем иное мнение. Это случилось в первую неделю июля, но еще некоторое время оставалось неизвестным, что под Сарно началось решающее сражение.

В то же самое время в других местах велись и иные решающие сражения. Одно из них, по счастью, бескровное, произошло в Англии, когда йоркисты с символом белой розы под предводительством епископа Коппини и графа Уорвика пересекли Кале и с триумфом вошли в Лондон. Оставалось лишь выяснить местонахождение самого короля Ланкастера (кому, уж если взяться раздавать розы, то более всего пристала бы красная) и его царственной супруги, сестры герцога Джона Калабрийского.

Герцог Миланский был в восторге. Йоркисты преуспели под мудрым руководством епископа Коппини, папского легата в Англии и во Фландрии и тайного посланца самого герцога. Епископ Коппини, старательно зарабатывавший себе кардинальскую шапку, был столь многословен в изъявлениях своего восторга, что у него даже кончились чернила.

Джеймс, король Шотландии, давно уже пришел к выводу, что ему следует взаимодействовать с обеими сторонами, замешанными в английской войне, дабы, когда все закончится, остаться в друзьях с победителем, и с розой в руках. Его давней претензией к англичанам было то, что они завладели двумя шотландскими городами: Бервиком на восточной границе и Роксбургом на юге. Король Джеймс со своими советниками решил, что пока англичане так заняты междоусобицами, то стремительное нападение на английский гарнизон, скажем, в Роксбурге, непременно увенчается успехом.

Король Джеймс имел долгую беседу со своим главным пушкарем, и в результате на свет Божий выкатили и стали готовить к путешествию две огромных пушки из Монса. Король Джеймс лично пришел полюбоваться на них: на старую Мег и новую Марту. Они приводили его в восторг. Ни у кого не было подобных пушек. Ни у кого, кроме турецкого султана. Не будь он королем Шотландии с шестью глупыми сестрами, то стал бы коронованным пушкарем.

Путешествуя в одиночестве, Николас, который прежде был Клаасом и никогда не оставался один, проехал на восток, а затем на юг через всю Италию от Милана до Урбино, и там по шрамам, оставленным на земле, смог проследить путь обеих армий. Повсюду он натыкался на следы бесчинств графа Якопо Пиччинино и его войск, спешивших поучаствовать в разгроме Неаполя.

В начале июля Николас оказался на реке Тронто и с папских земель перебрался в Абруцци, — область между Аппенинскими горами и морем, принадлежавшую королевству Неаполь. Здесь сожженные дома и дымящиеся крепости были делом рук преследовавшей неприятеля миланской армии под предводительством графа Урбино. Именно эту армию Николас догнал, а затем и едва не перегнал, ибо войска остановились.

К югу от Тронто протекала река Тордино. Именно там, на берегах Тордино, встали лагерем миланские и папские отряды, бросившие вызов армии графа Пиччинино, выстроившейся на противоположном холмистом берегу.

Уже наступили сумерки, когда путешествие Николаса подошло к концу. По правую руку небо все еще полыхало красками догорающего заката над черными хребтами гор. Впереди, освещенный множеством огней, простирался целый город из шатров и палаток, ощетинившийся боевыми стягами на длинных древках. Даже отсюда он мог различить гадюку и ястреба, принадлежавших Алессандро и Бозио Сфорца; крест и полумесяцы на золоте и лазури, украшавшие папский стяг, а превыше их всех — орла Федериго, графа Урбино, на флаге главнокомандующего. Вражеский лагерь на холме едва виднелся в полумраке, и стяг графа Якопо Пиччинино различить казалось почти невозможно.

Николас собирался отложить свое появление до утра, но невольно подошел слишком близко, и его окликнули часовые. Охранная грамота была не из тех, которыми можно пренебречь, так что позднего гостя вместе со слугами и лошадьми препроводили в лагерь, а чуть позднее отвели в шатер. Тоби Бевентини из Градо восседал там в одном дублете и подштанниках, опустив ногу в ведро с водой. Отблески свечей играли на лысой голове. Другую ногу он пристально изучал, поджав под себя и обхватив костистыми руками. Лекарь морщился, так что рот его казался еще меньше обычного. Он сидел у походной койки, а с другой стороны, на столике, стоял его ящичек с медикаментами, несколько кувшинов, чаша и целая кипа бумаг. Кроме Тоби, в палатке не было ни души.