Исходя из этого, представители власти казачьих регионов заключили соглашение, создающее новую, объединенную структуру власти – Объединенный Совет Дона, Кубани и Терека, состоящий из войсковых атаманов и глав краевых правительств. Определялось, что «Дон, Кубань и Терек, сохраняя неприкосновенность своих Конституций по вопросам внешних сношений, военным, финансово-экономическим и общеполитическим, действуют объединенно». Внешние отношения должны осуществляться «одним из атаманов по уполномочию Совета». Как и договор с Врангелем 22 июля 1920 г., новое Соглашение вступало в силу «тотчас по его подписании», но с обязательным последующим внесением «на утверждение Больших Войсковых Кругов и Краевой Рады». Вскоре был создан Комитет по экономическому возрождению Юго-Востока России во главе с С. Сириным, подготовившим ряд публикаций по проблемам хозяйственного развития региона. И хотя в документе признавалось «необходимым продолжение вооруженной борьбы с советской властью при полном единении всех русских сил и сохранении единого военного командования», становилось очевидным, что новый акт, создающий новую политико-правовую структуру Объединенного Совета и предполагающий, в частности, его самостоятельные «объединенные действия по вопросам внешних сношений», неизбежно приведет к расторжению предшествующей договоренности.

«Вручение» казачьих семей под «покровительство» Франции предполагало тесные контакты с французской администрацией. 21 февраля 1921 г. состоялась встреча казачьих атаманов с Верховным Комиссаром Франции в Константинополе Пеллэ. На нем представитель Франции высказал вполне определенную позицию в отношении советской власти и возможностей интервенции: «Неудачи Колчака, Юденича, Деникина и Врангеля показывают, что метод борьбы был не вполне правилен. Россия должна освобождаться своими русскими силами… Французское Правительство и сам Комиссар считают, что большевизм при полной изоляции его неминуемо изживет самого себя, но на это потребуется продолжительное время…; в моральной и материальной помощи антибольшевистским силам Французское Правительство не отказывает, но оно не может дать для этого свои вооруженные силы: утомленный Великой войной французский народ не желает снова проливать свою кровь и воевать с большевиками». Не стоило ожидать и «серьезной общей интервенции европейских держав, которая к тому же может возбудить в людях русский патриотизм, сплотив их против иностранного вмешательства». В то же время французский комиссар недвусмысленно дал понять, что казачество может рассчитывать на «поддержку авторитетом Великих держав стремления к независимости казаков от Советской России» и на «материальное содействие» как в организации «земледельческих колоний» на территории Балканских государств, так и в случае «неизбежности борьбы с большевиками за освобождение казачьего Юго-Востока России».

Что касается Русской армии и ее Главкома, то Пеллэ и здесь был довольно категоричен. При согласии на оказание разносторонней «моральной и материальной поддержки всем антибольшевистским организациям, к каким бы партиям они ни принадлежали…, он приехал сюда с определенным указанием своего Правительства, которое уже сообщено Нератову, что оно не признает никакого Русского Правительства за границей. Не признавая также и Советского правительства, оно не может считать правомочным преемником бывшего Русского Правительства какую-либо организацию, которая присвоила бы себе это звание вне русской территории. Этим, однако, не исключаются чисто деловые сношения с правительственной организацией при генерале Врангеле (характерное наименование остатков Правительства Юга России. – В.Ц.) … Русская армия не признается как вооруженная сила, и ее военная организация сохраняется только как средство для поддержания порядка и дисциплины среди нескольких десятков тысяч людей, временно оставшихся без работы». Показательным было и высказанное в беседе отношение Франции к событиям в Грузии. Налицо было уже явное отсутствие намерений (характерных для 1920 г., периода советско-польской войны) поддерживать «санитарный кордон» вокруг РСФСР и УССР: «Франция не имеет больших интересов в Грузии. Для вывоза своих подданных и грузинских беженцев в Батум послано пять французских и два английских судна». Не отказывалась Франция и от содействия возвращению казаков в Советскую Россию, хотя никаких гарантий сохранения их жизней и свободы она не давала[528].

Откровенное стремление казачьих лидеров к «самостоятельности» не могло не отразиться на их взаимоотношениях с создаваемым Русским Советом. Условием своего участия в его работе атаманы ставили «реконструкцию его состава и признание Главнокомандующего «техническим органом», подчиненным коллективному Совету». Представитель терского правительства Букановский утверждал, в частности, что «казаки не рассматривали никогда Главнокомандующего носителем Всероссийской Верховной власти, ни Колчака, ни Деникина (это не соответствовало действительности. – В.Ц.); только в Крыму, по договору, общегосударственные сношения передавались Главнокомандующему». Глава кубанского правительства Скобцов обращал внимание, что «Россия антибольшевистская – не только здесь, но и в Париже, и в Совещании послов, и в Совещании Учредительного Собрания». Поэтому, например, действия бывшего председателя Донского Войскового Круга В. А. Харламова, который встречается в Париже и ведет переговоры с Милюковым, вполне согласуются с «правом самостоятельных внешних сношений», что «вытекает из Конституции отдельных казачьих образований». Тем самым восстанавливалась, хотя и в иной форме, модель взаимоотношений между казачеством и Главным Командованием, сложившаяся при создании южнорусской власти в начале 1920 г. Только если год назад южнорусское казачество действительно опиралось на территорию Кубани и вооруженные силы, численно превосходящие подразделения Добровольческого корпуса, то весной 1921 г. и Главное Командование, и казачьи лидеры находились в одинаковых условиях Зарубежья.

Разрыв наступил в мае 1921 г. Приказом № 972 Главком Русской армии заявил, что казачьи атаманы «уже давно фактически нарушили договор, заключенный между нами в Крыму 22 июля 1920 г., и лишь только я, до самого последнего времени, продолжал считать его для себя обязательным». Вместе с тем Врангель, обращаясь к Совету, утверждал: «Признавая совершенно недопустимым, в настоящее время тяжких испытаний, внесение в войска политической розни и политиканства, я предлагаю Вам не допускать ни под каким видом какой бы то ни было агитации, направленной как против Главного Командования, так и против Атаманов и их Правительств». 12 июня 1921 г. Русский Совет признал договор от 22 июля 1920 г. «расторгнутым по вине казачьих правительств». Врангель при этом заявил: «Я по-прежнему буду неустанно заботиться о казаках, наравне с прочими частями возглавляемой мною Армии». Ответное заявление Объединенного Совета, опубликованное в парижских «Последних новостях», упрекало Главкома в «реакционности» и отсутствии чувства политической реальности[529].