Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гораздо более скептическое отношение к перспективам десанта выразили на заседании ЦК Н. В. Некрасов («союзники ничего не говорят нам о тех договорах, которые они заключают между собой частью за наш счет…, не в интересах нашего Отечества стать театром военных действий»), Д. Д. Протопопов («мы ничего точно не знаем о планах союзников…, раз война переносится на нашу территорию, большевистское настроение опять вспыхнет»). Так или иначе, вопросы внешнеполитической ориентации предстояло обсудить более предметно[534].
Заседания ЦК предваряли состоявшуюся 13–15 мая 1918 г. партийную конференцию кадетов в Москве. В ее работе приняли участие, помимо членов ЦК, представители местных партийных комитетов, в подавляющем большинстве из Центральной России (Белева, Бронниц, Владимира, Вязьмы, Зарайска, Иваново-Вознесенска, Калуги, Кашина, Коврова, Козлова, Коломны, Костромы, Макарьева, Можайска, Нижнего Новгорода, Рыбинска, Рязани, Сергиева Посада, Серпухова, Тамбова, Твери, Тулы, Ярославля и даже из сельских комитетов Московской губернии). Участвовали также представители от еще не отделенных линиями фронтов от Москвы, Вологды, Екатеринбурга, Казани, Петрозаводска, Перми, Самары, Симбирска. Согласно заявленной программе, на ней предполагалось обсудить вопросы об «отношении к современной власти», об «организации новой государственной власти», о «положении России в международном отношении», а также «вопрос об областной автономии». Но наиболее важным для партии, после подписания Брестского мира, стал вопрос внешнеполитический. Ему был посвящен развернутый доклад М. М. Винавера. Главной задачей докладчика было обоснование позиции недопустимости измены принятым в 1914 г. «союзническим обязательствам». Следует отметить, что возможность поддержки Германией антибольшевистского движения считалась весной – летом 1918 г. вполне вероятной, особенно среди части московского подполья (группа Устрялова). П. Н. Милюков, как известно, отстаивал даже возможность восстановления, при немецкой помощи, монархии в России, будучи уверенным в том, что его идеи будут поддержаны не только сотрудниками по партии, но и всеми элементами тогдашнего Белого движения (см. его переписку с генералом Алексеевым в приложениях к книге 1 монографии).
Винавер полностью опроверг идеи «сближения с немцами против большевиков», обосновал важность продолжения сотрудничества с Антантой и своим авторитетом окончательно утвердил в московском руководстве «антантофильские тезисы». В подтверждение своих взглядов он приводил следующие аргументы: «Государственная жизнь, русская общественная мысль, в основе своей всегда демократичная и свободолюбивая, была кровно неизменно связана с англо-французским миропониманием, а именно, по англо-французскому типу, опираясь на связь с Англией и Францией, она собиралась строить будущее страны». «Непреложные факты свидетельствуют, что целью революции (Февральской. – В.Ц.) было именно приближение победы. Основные чаяния участников революции выражены были в основных положениях, объявленных Временным правительством при вступлении во власть (первый состав Временного правительства. – В.Ц.). При всей дробности этих положений в них нет ни слова о перемене направлений нашей внешней политики, о прекращении войны и заключении мира». Давая некоторые политические выгоды, «соглашение с Германией» может привести к значительным геополитическим потерям, так как «дает полное юридическое и моральное основание нынешнему нашему союзнику Японии, а тем более Китаю, завладеть нашею восточною окраиной и преградить нам чуть ли не последний свободный выход к морю… Окраины наши отделялись не от России, а от большевиков… Объективные интересы окраин требуют воссоединения их с Россией». Наконец, самое важное, по мнению Винавера, – это моральное унижение будущей России в случае «измены союзникам»: «Значит, Россия – вся Россия, а не одна большевистская, – не только приобщена была бы к предательству, совершенному от ее имени: она… должна была бы активно содействовать разгрому покинутых нами союзников. Я считаю ниже достоинства этого собрания доказывать совершенную недопустимость для нас такого положения… России суждено еще вступать в международные отношения, и пусть будущие судьбы ее не омрачаются нашим предательством». Учитывая, что в мае 1918 г. шло активное наступление немецких войск на Париж, а после ликвидации Восточного фронта под оккупацией Четверного Союза оказалась значительная часть территории Европейской России, подобная уверенность Винавера выглядела как выражение большого политического оптимизма.
Под впечатлением доклада будущего министра иностранных дел Крымского Краевого правительства коммюнике кадетской конференции категорично провозглашало «необходимость участия России в антигерманской коалиции…, резко отрицательное отношение к идее сепаратного мира с Германией». «Судьбы России будут зависеть от общих результатов мировой войны, исход которой отнюдь не предрешен». «Брестский мир партией не признается… сепаратное соглашение с Австро-Германской коалицией недопустимо не только по соображениям морального, но и политического свойства»[535].
Можно отметить, что на содержание политической программы кадетов весной 1918 г. заметно влияли установки не только «патриарха партии» Милюкова, но и положения докладов, сделанных Ф. Ф. Кокошкиным еще в 1916–1917 г. Специалист по государственному праву, авторитетный член ЦК партии (погиб в результате «матросского самосуда» в январе 1918 г.) в брошюрах «Автономия и федерация», «Республика», «Учредительное Собрание», «Англия, Германия и судьбы войны» (изданы комитетом по увековечению памяти Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева) развивал идеи будущего государственного устройства России, ее места в европейской послевоенной системе. В частности, в отношении специфики федеративного устройства Кокошкин отмечал недопустимость принятия за ее основу национального признака. Для многонациональной России создание парламента на основе представительства отдельных национальностей представлялось бесперспективным и опасным с точки зрения сохранения государственного единства: «Мыслимое ли это дело, чтобы в решении важнейших государственных дел 80-миллионный великорусский народ имел такой же голос, как любая национальность, насчитывающая несколько сот тысяч членов?» Предоставление федеративного устройства лишь отдельным национальностям Кокошкин также считал невозможным, так как при этом пострадала бы «великорусская национальность». Крайне сложное расселение национальностей сводит проблему национального федерирования к принципу «разделяй и властвуй» в отношении русского народа. Поэтому «построение Российской Федерации, основанной на началах национального разделения, представляет задачу государственного строительства практически неосуществимую…, по крайней мере, в данную эпоху истории». Единственной альтернативой унитарному принципу, равно как популярной в 1917 г., но реально неосуществимой альтернативой «национально-территориальной автономии», Кокошкин считал введение территориальной федерации («децентрализации»). Ее основой становились бы не национальные признаки расселения, а развитая система местного самоуправления, обладающие достаточной степенью автономии губернские и областные земства. Компетенция местных земств предусматривала бы «издание местных законов в деле призрения, охраны лесов, вод, вообще охраны и разработки естественных богатств данной местности…; местному же законодательству должны быть предоставлены вопросы местной национально-культурной жизни, правила употребления различных языков в местных учреждениях». Кокошкин был убежден, что подобная децентрализация («провинциальная и местная автономия») «была бы смелым шагом вперед…, который бы не подверг никакому риску дела преобразования России». Местная автономия предполагала также введение судебных органов, следящих за соблюдением местного законодательства. С точки зрения целесообразности управления Кокошкин считал оптимальным введение областной автономии, основанной на принципе объединения нескольких губерний в область. Областное устройство должно было утвердить Учредительное Собрание. Федерация не крупных областей, а губерний, обладающих суверенитетом и объединенных в «Штаты Великой Восточно-Европейской равнины»[536].