носят общее название «целовальников» или людей «верных» (по оказываемому им доверию). Таможенные головы выбирались из высших статей, то есть из гостинной и суконной сотен, а простые целовальники из меньших статей или из черных сотен. Так как количество пошлин, имеющих поступать в казну в том или другом городе, большей частью определялось заранее и выборные сборщики собственным имуществом отвечали за исправное их поступление, то служба в таможенных головах и целовальниках была нелегкая и подчас разорительная. В свою очередь, они старались возмещать свои труды и убытки вымогательствами с торговых людей.

Тот же англичанин Флетчер в конце XVI века сообщает следующее расписание казенных таможенных пошлин по главным городам Московского государства: город Москва вносил ежегодно 12 000 рублей, Смоленск 8000, Псков 12 000, Великий Новгород 6000, Старая Русса (известная особенно соляным промыслом) 18 000, Торжок и Тверь 1500, Ярославль 1200, Кострома 1800, Нижний 7000, Казань 11 000, Вологда 2000. Все эти суммы поступали в приказ, называвшийся Большим приходом. Туда же шли сборы с публичных бань и питейной торговли, то есть с кабаков, или «кружечных дворов», так как приготовление и продажа пива, меда и водки составляли исключительно право казны, были правительственной регалией. Кружечные дворы и сборы также ведались посредством выборных или верных голов и целовальников; причем за недоборы отвечали сами выбравшие их общины. В Большой приход доставлялись из других приказов и судебные пошлины. По словам того же иноземца, в гражданской тяжбе всякий проигравший ее платил казенной пошлины 10 % со всей суммы иска. Разбойный приказ доставлял сюда половину имуществ осужденных преступников. (Другая половина делилась между судьями и обвинителями.) Разрядный приказ передавал туда же остатки от сумм, назначенных на содержание войска, но не истраченных в мирное время, когда часть ратных людей распускалась по домам. Таким образом, итог косвенных налогов и пошлин, стекавшихся в Большой приход, по Флетчеру, простирался до 800 000 рублей. Следовательно, Дворцовый приказ, Четверти и Большой приход, по его вычислению, вместе собирали ежегодно чистого доходу 1 430 000 рублей, который они передавали в Кремлевское дворцовое казнохранилище, состоявшее под ведением главного царского казначея.

Сверх означенных доходов большую прибыль получал царь от дорогих мехов, которые в виде ясака собирались с пермских и сибирских инородцев. Меха эти отчасти продавались, отчасти менялись на привозные иноземные товары, как европейские, так и восточные, то есть турецкие, персидские, бухарские, армянские и прочие. Флетчер говорит, что «в прошлом году (по-видимому, 1588) из Сибири в царскую казну получалось с лишком 18 800 (470 сороков) соболей, 200 куниц и 180 чернобурых лисиц». К этому доходу надобно прибавить еще значительные суммы, составлявшиеся из частных имуществ, отбираемых на государя в случае опалы, и из других чрезвычайных поборов, взимаемых единовременно с архиереев, монастырей, чиновников и так далее по поводу какой-либо особой нужды, не говоря уже о военном времени.

Московские государи, начиная еще с Ивана Калиты, отличались вообще хозяйственной расчетливостью, бережливостью и наклонностью ко всякого рода приобретениям; а потому в течение времени при московском дворе скопились большие богатства и множество разных сокровищ. Особенно при этом дворе ценились и усердно приобретались золото, серебро, драгоценные камни, жемчуг, парча и разноцветные сукна. Иностранцы с удивлением рассказывают о множестве хранившейся в дворцовых кладовых дорогой утвари, то есть золотых кубках и чашах, массивной серебряной посуде, царских одеждах, унизанных жемчугом и дорогими камнями. Во время таких торжеств, как прием и угощение иноземных послов, из царских кладовых раздавались богатые одежды вельможам и стольникам; а по окончании пира они отбирались назад; причем строго взыскивалось за всякую порчу. В случаях неприятельского вторжения сокровища царские обыкновенно увозились далее на север, в Ярославль или на Белоозеро.

Иностранцы, писавшие в XVI столетии о России, которую они видели собственными глазами (отчасти Герберштейн, а более Поссевин и Флетчер), слишком темными красками рисуют хозяйственную и финансовую деятельность московских государей, говоря о какой-то их ненасытной алчности, о системе постоянного угнетения и разорения подданных, об изобретении новых налогов и выжимании соков из народа ради собственного обогащения. Такой взгляд, может быть, и то отчасти, оправдывался тиранским характером второй половины царствования Ивана Грозного; но вообще он несправедлив и объясняется тем, что иностранцы мало понимали и значение московского самодержавия, и характер исторически сложившихся гражданских отношений Древней Руси; они смотрели на нее со своей западноевропейской точки зрения и забывали, что эта Русь только что освободилась от варварского ига, которое в течение двух веков угнетало ее и уединяло от европейского образованного мира. Одновременно с постепенным освобождением шла на Руси тяжелая работа над созданием единого, прочного государства, созданием, которое требовало всех народных сил и средств и потому было впереди всех других общественных нужд и желаний. Сплачиваясь внутри, это государство продолжало вести неустанную борьбу с сильными и враждебными соседями. Государи московские, естественно, с особым рвением старались увеличить свою казну, свои доходы (государева казна в те времена не различалась от казны государственной); ибо они постоянно должны были заботиться об улучшении и развитии своих военных сил и средств. Понятно, что расходы на войско не только поглощали большую часть доходов, но иногда и превышали их, так что приходилось изыскивать новые источники для их покрытия[79].

Выше мы видели, что основную часть русского войска в данную эпоху составляло сословие землевладельческое или собственно помещичье, так называемые дворяне и дети боярские, обязанные пожизненно ратной службой. Они должны были выходить в поле по первому требованию на коне в полном вооружении и в сопровождении такого числа хорошо вооруженных людей, которое определялось количеством владеемой ими земли (по одному коннику с каждых 100 четвертей), или, как тогда выражались, «людно, конно и оружно». Дворяне и боярские дети, сообразно своим поместьям, были расписаны по городам, и эти отделы назывались «десятнями»; областные наместники вели списки зачисленных на службу или «верстанных» помещиков и их сыновей, подлежащих верстанию (так называемые «новики»). А все списки обязанного военной службой помещичьего сословия и его ведомство сосредоточивались в Разряде, то есть в Разрядном приказе. По этим спискам число дворян и детей боярских, получавших государево жалованье и обязанных по первому требованию выступить в поле, в XVI веке простиралось от 80 до 100 тысяч, как говорят о том некоторые иностранные известия. Но каждый помещик приводил с собой по нескольку своих вооруженных людей, и если он являлся только сам-третей, то есть если взять средним числом на каждого по два сносно вооруженных человека, то все количество московской конницы, в случае нужды