– Скажите, фельдмаршал, – спросил Бирон, отложив вилку, – случалось вам во время ваших походов что-нибудь важное предпринимать ночью?

Удивлен был вопросом Миних.

– Ночью? – в чрезвычайном смущении переспросил он. – Я, ваша светлость, сразу и не припомню, но у меня такое правило: пользоваться всеми обстоятельствами, которые кажутся мне благоприятными.

И верно.

Так и поступил он, обеспокоившись неожиданным вопросом правителя. Покидая дворец, он выяснил, что нынешней ночью регента будет охранять караул преображенцев, у которых фельдмаршал был подполковником. Сию конъюнктуру нельзя было упускать…

В тот же вечер фельдмаршал Миних уговорил Анну Леопольдовну действовать. Когда принцесса согласилась, он привел к ней офицеров, чтобы те сами услышали, каким оскорблениям подвергается от регента мать малолетнего императора.

Захватив несколько гренадер и адъютанта Манштейна, фельдмаршал ночью отправился в летний дворец Бирона. Верные преображенцы без спора пропустили заговорщиков.

Когда Манштейн взломал дверь в спальню герцога, тот попытался спрятаться под кровать, но босая нога, которая высовывалась из-под кровати, выдала его.

Когда Бирон, понукаемый штыками, был извлечен из своего убежища, Манштейн первым делом заткнул ему ночным колпаком рот, а потом объявил, что его светлость арестован.

Для вразумления гренадеры побили герцога прикладами[111] и, связав ему руки, голого, потащили мимо верных присяге преображенцев к карете Миниха.

В эту же ночь был арестован брат герцога – генерал Густав Бирон. Густава охраняли измайловцы, но и они по-гвардейски мудро уклонились от исполнения присяги и защищать генерала Бирона не стали.

Переворот, как и все гвардейские перевороты, был осуществлен бескровно, и уже утром Анна Леопольдовна осматривала имущество Биронов и одаривала отважных победителей.

Фрейлине Юлиане Менгден были подарены расшитые золотом кафтаны герцога и его сына. Фрейлина велела сорвать золотые позументы и наделать из них золотой посуды…

Робкому и покорному мужу Анны Леопольдовны поручили начальство над войском, присвоив для смелости звание генералиссимуса.

Верховное управление сосредоточили в кабинете министров, который был разделен теперь на три департамента: Миних, в звании первого министра, заведовал делами военными; Остерман, пожалованный в генерал-адмиралы, – дипломатическими сношениями и флотом; канцлер князь Черкасский и вице-канцлер граф Головкин – делами внутренними.

Сама Анна Леопольдовна удовольствовалась званием регентши.

А Биронов собрали всех вместе и повезли в Шлиссельбургскую крепость. Улюлюкал народ, провожая еще вчера всесильного временщика. И это очень огорчило наблюдавшую за вывозом Биронов Анну Леопольдовну.

– Нет, не то я готовила ему… – с грустью сказала она. – Если бы Бирон сам предложил мне правление, я бы с миром отпустила его в Курляндию.

– Безумный человек… – кивал словам правительницы Андрей Иванович Остерман. – Не знал он предела в своей дерзостности…

По распоряжению Анны Леопольдовны Биронов увезли в Пелым, где велено было выстроить для них дом. План этого предназначенного для его друга дома фельдмаршал Миних начертил собственноручно.

Вот так и совершилось то, что со свойственным ему восторгом описал потом Н.Г. Устрялов в своей «Русской истории»: «Среди всеобщего оцепенения умов не робел один герой Очаковский, фельдмаршал Миних. Побуждаемый отчасти жалостью к царскому семейству, отчасти досадою на регента, не хотевшего ни с кем делить своей власти, еще более подстрекаемый надеждою самому овладеть кормилом правления, Миних открылся принцессе в намерении избавить и ее и Россию от мучителя; просил только дозволения действовать ее именем. Она согласилась с радостью. При явном озлоблении всех сословий на Бирона фельдмаршал мог бы арестовать его среди белого дня, когда он обыкновенно посещал принцессу, и заключить в крепость в полной уверенности, что никто за него не вступится. Но Миних любил каждому делу своему давать некоторый блеск и выбрал самую трудную дорогу: он решился схватить Бирона ночью, в собственном дворце его, сооруженном тремястами солдат, и благодаря расторопности адъютанта своего Манштейна совершил опасный подвиг благополучно, не пролив капли крови. Столица с величайшею радостью узнала о падении регента; радость ее откликнулась во всей России. Принцесса объявила себя правительницею и была признана беспрекословно. Бирона отвезли в Шлиссельбургскую крепость: там он впал в совершенное отчаяние и в малодушном страхе едва не лишился рассудка, когда услышал смертный приговор, произнесенный учрежденною для суда его комиссией. Правительница даровала ему жизнь, заменив казнь ссылкою в Пелым, где построили для него особенный дом по плану Миниха».

Как мы видим, все факты здесь изложены правильно, но вместе с тем повернуты так, словно речь идет о совершенно других событиях. Чего стоит тут один только Миних, который любил каждому делу своему давать некоторый блеск и выбрал самую трудную дорогу?

Такое ощущение, как будто вся эта история списана из романов Вальтера Скотта, а не на родной почве петербургских болот произросла…

Но дело, разумеется, не только в неестественности в данной ситуации верноподданнического восторга Н.Г. Устрялова. Дело в том, что скрывает за собою этот неестественно романтический восторг…

Можно восстановить все детали переворота, совершенного Минихом в ночь на 9 января 1740 года.

Труднее понять другое…

«Если б один только человек исполнил свой долг, – вспоминал в дальнейшем отважный Манштейн, – то предприятие фельдмаршала не удалось бы…» Поразительно, но во время захвата дворца и ареста Бирона действительно не прозвучало ни одного выстрела. Никто не попытался защитить его.

Оказывается, ужасая всю страну немыслимыми жестокостями, десять лет ею правил человек, который не имел никакой силы за пределами постели императрицы. И это, наверное, самое ужасное, что и было в эпохе бироновщины.

И то, что такой человек десять лет продержался во главе гигантской империи – тоже заслуга Петра I.

Так устроил он возведенную им империю…

Но не удалось Анне Леопольдовне пожить в свое удовольствие в отвоеванной у Бирона стране.

Ей и вообще немного оставалось жизни.

7 марта 1746 года, двадцати восьми лет от роду, Анна Леопольдовна умрет в затерявшихся посреди русских снегов Холмогорах…

Отважный Миних, освободивший Россию от Бирона, только после своего героического поступка понял, для кого он ее освободил…

«Характер принцессы раскрылся вполне после того, как она стала великой княгиней и правительницей, – писал герой Очакова в своих мемуарах. – По природе своей она была ленива и никогда не появлялась в Кабинете; когда я приходил к ней утром с бумагами, составленными в Кабинете или теми, которые требовали какой-либо резолюции, она, чувствуя свою неспособность, часто мне говорила: “Я хотела бы, чтобы мой сын был в таком возрасте, когда мог бы царствовать сам”. Я ей всегда отвечал, что, будучи величайшей государыней в Европе, ей достаточно лишь сказать мне, если она чего-либо желает, и все исполнится, не доставив ей ни малейшего беспокойства.