Не знаю, в чем была моя ошибка на этот раз, но она вдруг оттолкнула меня с такой силой, что я отлетел к стене. В зеленых глазах отразились желтые блики. Кажется, Маша была в ярости? Или в отчаянии? Я не успел понять, потому что она понеслась наверх, и там ее уже принял Ал. И мне даже напрягаться не пришлось, чтобы представить, чем они сейчас займутся. С ее-то разбега! Это будет поистине незабываемая ночь для моего друга. Я завел ему девчонку так, что она до утра не остановится. С досады я шарахнул стаканом о стену. Стекло разлетелось на сотни осколков, распылив по холлу запах коньяка. А я без сил сполз по стене и сел на пол.

Лизи нашла меня утром, когда вернулась из клуба чрезвычайно довольная собой. Кажется ей, наконец, удалось повеселиться на всю катушку. Во всяком случае, размазанные стрелки и припухшие губы говорили о том, что ее ночь была куда интереснее моей.

Она присела рядом на корточки и, погладив по щеке, прошептала:

— Так больше не может продолжаться, Марко. Я тебя сегодня же увезу из этого кошмара.

Я кивнул. Если до этого я еще сомневался, то ночью Маша четко дала мне понять, я ошибался на ее счет. Она выбрала Ала. Не знаю почему. Не знаю, что с ней происходит, когда она оказывается рядом со мной, и с какого позволяет себя лапать. Возможно, я действую на нее гипнотически. Может она боится меня, кто тут разберет. Но она меня ни сердцем, ни головой не хочет. И это главное. А потому мне больше не стоит испытывать судьбу.

Я вернулся в Оксфорд, собрал вещи и переехал в Лондон. В кои-то веки решил закончить семестр как нормальный студент — самостоятельно написать эссе, сдать все долги по предметам. Смешно заниматься такой фигней, когда отец то и дело припахивает тебя к управлению огромной корпорацией. Но диплом нужен. Во всяком случае, все так говорят. И я честно стараюсь его получить. Так что на целых две недели я погрузился в политологию и теорию управления. И это помогло отвлечься. Я почти не выходил из дома. И почти не думал о Маше.

Лизи огорошила меня сразу двумя новостями.

— Ты не слышал, Машу исключили из колледжа. Но Ал уверен, что ее восстановят. А знаешь почему?

Она сидела на высоком табурете и болтала ногами.

— М? — я поставил на барную стойку чашку с кофе, которую только что наполнил из кофемашины.

Она принюхалась и скривилась:

— Боже, Марко, ты что пьешь из капсул?

Я пожал плечами. Не варить же мне кофе в турке на огне как в доисторические времена. Я и не умею. Да и вообще, на черта тогда нужен прогресс.

— Так что там с Алом?

— Этот идиот собрался представить свою Машу родителям. Представляешь?

Я пожал плечами. Все к тому и шло. Я бы на его месте тоже представил Машу родителям. В моем случае отцу. Что в этом такого?

— Ты совсем мозгами поехал? У его матери удар случится.

— Возможно и нет, — по сердцу полоснула боль. Я поморщился. Надо привыкать.

— Не говори ерунды. Иногда мне кажется, что вы с Алом напились из одного отравленного колодца, и оба здорово повредились рассудком. Марко, в нашем мире мальчики из знатных семей не женятся на простолюдинках. Это неприлично, в конце концов!

— Может мир меняется к лучшему?

— Черта с два! И ты в этом скоро убедишься.

Она соскочила с табурета и пошла к выходу. Нетронутый кофе остался дымиться в чашке. Я взял ее и сделал глоток. Нормальный бодрящий напиток, умеренно крепкий, как на этикетке написано, чего придирается?

Но вообще-то вкус был с кислинкой. И кофе тут ни при чем. Привкус вины, вот в чем дело. Не покидало чувство, что во всех Машиных несчастьях есть и моя доля участия. В конце концов, при моем молчаливом согласии старшему Каримову стало известно о ее отношениях с Алом. И он прилетел разруливать ситуацию. А дальше… Дальше у девчонки все посыпалось. Сейчас я корил себя за то, что пошел на поводу у Ала.

— Это разрубит чертов узел в ее жизни, — горячо уверял меня он, тряся фоткой перед моим носом.

На снимке он обнимал Машу, стоя на палубе яхты. Какому-то досужему искателю сенсаций удалось их запечатлеть. Были и еще снимки с недвусмысленным сюжетом, на которые смотреть было физически больно. Все кишки в узел завязывались. Ал обнимал Машу сзади, прижимался к ней, утыкался носом в затылок. А она… она улыбалась. Мне хотелось порвать эти материальные доказательства ее счастья с другим и топтать их клочки ногами. Пока они не превратятся в пыль, в небыль.

— Я по-прежнему считаю это рискованной затеей, — отрезал тогда я, — Мы не можем контролировать Каримова. Он непредсказуемый противник, и первой под удар попадет Маша.

— Ерунда, — Ал покраснел от досады, — Он поймет, что Маша встречается с влиятельным парнем. И перестанет ей досаждать.

Я был против публикации этих снимков. Ал настаивал. А потом и вовсе меня уволил. И я потерял контроль над ситуацией. Но когда все случилось, я так и не сказал Маше, кто на самом деле стоит у истоков ее бед. Более того, Каримов мог надавить на руководство московского университета, но я точно знал, что профессора оксфордского колледжа его не испугаются. Что он может им сделать? Он ни коем образом не влияет на образование в нашей стране. А взятки в такой ситуации принимать побоятся. Это означало только одно, кто-то намеренно загоняет Машу в угол. Кто-то очень влиятельный. И это точно не Каримов. Но кто? Единственный, кому Машина беспомощность на руку — сам Ал. Но мне даже страшно было представить, чтобы мой друг, тот, которому я много раз доверял собственную жизнь, мог подставить любимую девушку, чтобы привязать ее к себе. Чтобы манипулировать ею. Зачем ему это надо? Она и так рядом! Она и так выбрала его!

— Ты должен пойти со мной на этот чертов предрождественский прием, — Лизи снова сидела на табурете у моей барной стойки и снова болтала ногами.

— Уволь, — а я снова готовил ей кофе. Да, опять из капсулы. И она ожидаемо поморщилась, когда я подставил ей под нос симбиоз прогресса и своей лени.

— Налей мне лучше вина, Марко! Этот кофе невыносим.

Я послушно откупорил бутылку итальянского Antinori и наполнил ее бокал наполовину.

— Реабилитирован, — после глотка одобрила она и продолжила наседать, — Мы с тобой все еще пара, между прочим.

— Лизи,