Но сынов Тидонна не удалось сломить. Да и как бы могло такое случиться, если пролом за их спинами преграждала вся вящая слава их гордой нации? Нангаэльцам же пришлось ещё тяжелее, ибо они удерживали ту груду обломков, небеса над которой занимал, чтобы затем покинуть их, сам Обве Гёсвуран. И поэтому, даже когда адепты Мисунсай вновь начали рыхлить равнину артритными когтями колдовских высверков, нангаэльцы по-прежнему продолжали принимать на себя ничем не смягчённый удар Орды. Смерть выскребала их ряды, как железная кирка выскребает угольный пласт, и, хотя это их не сломило – не могло сломить, – нескончаемые потери, казалось, высасывают костный мозг из костей воинов, поражая их мрачной убеждённостью в неизбежности собственной гибели, вне зависимости от того, чем завершится битва в целом.

Их Долгобородые родичи из Канутиша первыми недоумённо начали указывать туда – в точку, находящуюся где-то в сотне шагов перед позициями нангаэльцев и погребённую под кишащим белёсым месивом. Там, где друг к другу жались неисчислимые бледные лица, а бесчисленные тесаки и дубины сотрясались над ними, подобно теням насекомых, – шранки вдруг стали… разлетаться?

Или они, напротив, устремлялись туда?

Со всех сторон существа бросались к этой точке, словно бы нападая на нечто, находящееся прямо среди них, – нечто швыряющее их в воздух, как скошенную траву, и заставляющее разлетаться параллельно равнине более чем на сто шагов в каждую сторону. Открывавшееся зрелище озадачивало взор: ядро, состоящее из сотен копошащихся на поле битвы шранков, постоянно извергало из своего центра устремляющиеся вверх и вовне фигуры так, будто они падали с отвесной скалы. Сучащие и дёргающие конечностями палево-бледные существа разлетались во всех направлениях, словно бы сваливаясь с края какой-то волшебной поверхности, и, в конце концов, ломая себе шеи, врезались в окружающие массы сородичей, сбивая тех с ног…

И это явление перемещалось…

* * *

– Сам Эмилидис, Ненавистный Кузнец, был той ещё сучкой, и мы отведали его плоти!

Драконья блевота порождала настоящее пекло, ибо дерево ярусов вспыхивало лишь немногим хуже, нежели трут. Заключённой во чреве Ковчега ветхой конструкции из навесов, столбов и платформ никогда не касалась влага, за исключением разве что сырой плесени да мочи. Но хотя пламя и мчалось с невероятной стремительностью, экзальт-магос без каких-либо сложностей убегала от него, шлёпая босыми ступнями по грязи, гниющей внутри галерей.

– Его нежно похрустывающего мясца! – проревел величественный Зверь. – Его хрупких косточек! Слышишь, мы пожрали создателя твоего мечишки!

Её частящие ноги превращали валяющиеся на полу отбросы в брызги – в непроглядный туман, который непременно сделался бы серьёзным препятствием для другого человека. Она же проскользала сквозь него, словно бесплотное видение – как нечто совершенно неприкосновенное и неуловимое.

– Дааа…

Никогда ещё цель не была для неё столь очевидной.

– Нам…

– Сучки…

– По вкусу…

Невзирая на все свои дары, ей всегда приходилось гнать от себя суматоху и хаос, всегда приходилось бороться, дабы ступать в ногу с неистовым бурлением Мира. Всегда и всюду она была окружена вещами непостоянными и строптивыми, на краткое время хватавшими её, всякий раз стремясь заключить в клетку «здесь и сейчас», но всякий раз что-то ещё отбрасывало её назад – к себе самой.

– Так Скутула домогался Скутулы! – крикнула она со смехом столь звонким, что он был отлично слышен даже сквозь весь этот скрипучий рёв.

Ничто не могло коснуться её просто потому, что она была всем.

Белесой раной Оскала. Осыпавшейся грудой земли. Громадным Атриумом, своими бесчисленными ярусами возносящимся от основания укоса до неизмеримых высот. Гвардейцами, тут и там теснящимися вдоль кромки самой нижней из галерей, что-то бормочущими, жестикулирующими и жадно всматривающимися в темноту в ожидании малейшего поданного ею знака…

И конечно, драконом.

– Дерзкая шлюха! Посмотрим, как ты запоёшь, когда Я выдерну тебе ноги из зада.

– Не понравятся тебе мои песни, земляная змея!

Оставив позади этот крик, Серва бросилась вверх по укосу – в объятия свистящего пламени. Она заметила, как последовавшие за нею уршранки, завывая и скуля, загорелись прямо на бегу. Крепко сжимая в руке Исирамулис, она углубилась в охватившее её сияние и помчалась вверх по обугленным доскам.

– Ведьма? – со свойственной всем ящерам недоверчивостью прохрипел Скутула. – Изо всех могучих воинов, явившихся на эту войну, человеческие народы, стремясь испытать нашу мощь, посылают к нам тощую ведьму?

Пламя опало с неё, словно влажные розовые лепестки. Сажа покрыла кожу, но дым оставался беззубым, неспособным впиться в её глаза или дыхание независимо от того, насколько густым и вязким был этот едкий вихрь. На мгновение она появилась там же, где и исчезла, стоя на краю Великого Атриума в сотне шагов от того места, где враги ожидали её появления. Её кожу и ожоги сплошь покрывала копоть.

Пламя объяло громадную ухмылку галереи, являя отражённые образы Сервы в каждой золотой поверхности и заполняя пустую громаду Атриума всполохами дробящегося света. Чудовищное тело Скутулы Чёрного, свернувшееся возле проёма Оскала, поблёскивало и лоснилось в свете раскочегаренной им же самим адской топки.

– Посылайте к нам ваших героев! – проревел чёрный монстр. – Посылайте к нам ваших храбрецов, дабы они могли сделаться мучениками, сгорев в огнище, как и полагается Истинному Святому!

Никто не знал, с помощью какой изощрённой алхимии инхорои породили драконов, ибо, подобно яблокам, из семян этих проклюнулись разные плоды, хотя и представлявшие собою вариации на одну и ту же исполинскую тему. Это был не кто иной, как Скутула – тот самый враку, что, будучи самым змееподобным из драконов, подвигнул нелюдей древности назвать всю их расу «Червями». Его чудовищная масса висела на костяке, почти целиком состоящем из позвоночника и рёбер, не считая расположенных внизу десятков веретенообразных ног, которые волнообразно – словно конечности многоножки – шевелились, когда существо перемещалось. Его тело по всей длине покрывали бесчисленные чёрные чешуи, размером и пропорциями напоминающие норсирайский щит, но ближе к ногам уменьшающиеся, на сочленениях становясь не более броши. Крылья враку, сложенные как треугольные паруса, лежали на его длинной спине, вырастая из массивных мышц, которые были единственным местом на теле дракона, хоть в какой-то степени напоминающим плечи. Грива длинных, как копья, игл украшала его шею, переходя в гребень, состоящий из окостеневших белых шипов и венчающий массивную роговую корону.

– Накормите нас теми, кто достоин бремени нашей славы! Теми, кто сможет нести на плечах нашу легенду – или хотя бы её приподнять!