Но смертоносное великолепие враку в большей мере проявляло себя в нюансах и оттенках, а также изяществе его движений, нежели просто в голых фактах, описывающих его облик. Его чешуйки переливались перламутровыми отблесками, когда дробящийся свет играл и плясал на них свой радужный танец, и одновременно были совершенно чёрными, казалось, поглощая весь падающий на них свет без остатка – так, что дракон представлялся подвешенными на неких струнах осколками зеркала – фантомом, облачённым в пустоту. И он скользил через пространство, как плывущий сквозь толщу вод угорь – в одном месте двигаясь медленно, словно гнущаяся ветвь, а в другом в своей стремительности оставляя взору лишь размытый образ. Он не столько перемещался, сколько пульсировал. В сочетании со сверхъестественно-чёрным окрасом Скутулы это заставляло его казаться скорее призраком, нежели чудовищной ящерицей – струйкой чернил, тянущейся сквозь умасленный мир.

– Увы, тот Мир уже мёртв! – воскликнула она. – Боюсь, драконы теперь лишь забава для маленьких девочек!

Скрипящий визг приветствовал её возвращение. Шранки, толпящиеся по краям нисходящих галерей, завопили и начали указывать на неё. Рыло Скутулы рванулось к ней, злобные зелёные глаза сузились.

– Се речёт лакомство! – прогремел Бич Веков. – Смазка для зубов!

И всё было наполнено… такой… ясностью…

– Се говорит герой! – крикнула она с певучей насмешкой.

Дразнящие колкости, словно серебряные блесны, жалили разум рептилии, замедляя её необходимостью подсчёта неуместных очков чести…

Дразнящее видение её тела, выставленного напоказ, как прелести портовой шлюхи, жалило уршранков бледным и неистовым искушением…

Всё это было совершенно ясно, ибо она и была тем змеиным разумом, свернувшимся вокруг незапамятных обид, так же как была и каждым из месящих грязь лучников, чресла которых, изжигаемые неистовой жаждой совокупления, так манил к себе её мелькающий образ. Кирри струилось по её венам, нет, по костям, заполняя все промежуточные пустоты, все ложные дыры сущего, ранее делавшие её обособленной и уязвимой.

Кирри раскрывало, кто она есть – и кем была всегда…

Неприкаянным танцем среди летящих хор, пущенных в полёт тетивами, натянутыми пальцами и нацеленными глазами, следящими за неприкаянным танцем…

Изящным прыжком среди обжигающих выдохов…

Волчьим укусом и стремительным бегом…

Клацающей пастью и ускользающим пируэтом…

Колёсами, вращающими колёса. Анасуримбор Сервой, экзальт-магосом Великой Ордалии, божественной дочерью Аспект-Императора – она была тем, что происходило здесь.

Самим этим местом.

И потому Счёт уже дошёл до двадцати одного.

* * *

Жить означает быть промокшим и влажным. В бытии нет ничего сухого, ничего стерильного или раздельного. Жить значит источать и вонять – всегда просачиваться собою в собственное окружение. Все отверстия человеческого тела смердят. Уши. Рот, из которого у некоторых несёт, как из зада.

И глаза. Глаза более всего остального.

Жить значит потреблять и извергать, жевать и гадить, меняя всё, до чего сумел дотянуться, тысячью потаённых алхимических преобразований, трансформируя желанное в ненавидимое… или любимое.

И посему жизнь билась в судорогах и исторгалась из своего вместилища. Покрытая кровью, она выскальзывала из удушающей действительности – из грязи своего амниотического истока, являя себя взору холодной Пустоты, приюту молитвы…

Лишь так некая сущность может возникнуть…

Чьё-то дыхание изверглось вовне криком.

* * *

Изувеченные поведали ещё одну историю, рассказав, что Нечестивый Консульт в действительности никогда не понимал того, во что верил, не говоря уж о том, что в неведении пребывали и те, кого они использовали как орудия. Они знали лишь, что Карапаксу требуется душа, дабы Не-Бог пробудился. И тогда они начали кормить Объект Субъектами. Они сковывали пленников цепями и выстраивали их в огромные очереди, а затем тащили сюда – в этот самый зал, помещая их в Карапакс, убивавший тех одного за другим. Они занимались этим более тысячи лет, вплоть до Первого Апокалипсиса, лишая жизни пленников десятками тысяч и бросая их трупы в Абскинис – Могилу без Дна…

– А затем, – молвило отражение обожжённого дунианина, – они поместили в Карапакс Нау-Кайюти… знаменитого сына их смертельного врага.

– Моего предка, – сказал Святой Аспект-Император.

– Вот каково значение Пророчества Кельмомаса, – объяснил заключённый в проволочную клетку дунианин, а его сосед продолжил без какой-либо паузы или же колебания:

– Твоё возвращение предрекает возвращение Не-Бога, потому что, брат, ты и есть Не-Бог.

Маловеби размахивал и лягался отсутствующими конечностями.

– Ты – Мог-Фарау.

Беги! – вопил безголосый чародей Мбимаю. – Спасайся из этого мерзкого места!

Но отражение Анасуримбора в золотом наплыве, несколько сердцебиений постояв без движения, повернулось к Изувеченным.

– Ты – наше спасение, – сказал невредимый дунианин. – Спасение для всех нас!

Ужас мурашками пробежал по задней части шеи, которой Маловеби более не обладал.

Мог-Фарау…

– Но сам я уже спасён, – произнёс Святой Аспект-Император, – а ваши души, боюсь, прокляты безвозвратно.

Какое бы облегчение эти слова ни принесли Маловеби, оно испарилось без остатка при виде фигур, тихо, словно втянувшие когти кошки, крадущихся по обсидиановым плитам позади Анасуримбора, поголовно облачённых в чёрные одеяния и несущих привязанные к ладоням уколы небытия.

– Я ступил в глубины ада… – произнёс Анасуримбор, то ли не знавший о новой опасности, то ли нисколько не обеспокоенный ею, – и заключил соглашения с Ямой.

И у каждой твари вместо лица были какие-то палево-бледные водяные корни, или, скорее, пальцы, понял Маловеби – длинные старушечьи пальцы, сначала расширяющиеся, а затем вновь сужающиеся, становясь в грубом приближении подобными человеческим – и так снова и снова.

– Преисподние слепы к этому месту, – возгласил обожжённый дунианин, – даже если они и присматривают за тобой – здесь они тебя не увидят.

Шпионы-оборотни Консульта один за другим возникали из темноты – Маловеби уже разглядел более десятка, однако Анасуримбор их не видел.

Повелитель Трёх Морей явственно улыбнулся.

– Вы вознамерились уморить голодом самих богов, – молвило его отражение, – вещи, столь грандиозные, не нуждаются в свете, чтобы отбрасывать тени, братья.

– Что ты имеешь в виду? – потребовал объяснения лишённый губы дунианин.

– Что кое-кто всегда чуял ваше отсутствие.

– В лучшем случае, – парировала невредимая фигура, – они скорее Интуиция, нежели Разум. У них нет интеллекта, чтобы задаваться вопросами.