скупился ни в присутствии самого отца, ни у него за спиной. Стыд прошёлся по всему телу Джо обжигающим тяжёлым прессом, и Джо понурился. Он только и мог сейчас, что послушно следовать за отцом, смотреть на кончик его помятой ничтожной сигареты, окутанный вонючим серым дымом, и спрашивать себя, снова и снова, почему же он так наплевательски относился к своему времени, почему ценил не то, что следовало, и не так, как это полагалось бы делать, если бы он был хотя бы немного умнее и проницательнее.

— Судя по тому, что мы с тобой увидели, — сказал мистер Дойл неторопливо, — у нас что?

— Дифферент, — не задумываясь, сообщил Джо, — на нос.

— Ага-а, — удовлетворённо покивал мистер Дойл, — значит, надо идти туда, где повыше. Значит, нам надо на корму.

— А дальше что?

— А дальше будем по обстоятельствам, — мистер Дойл притормозил и встревоженно огляделся.

Не только они заметили, что нос корабля погрузится под воду быстрее. Огромные толпы людей стремились на корму. Пассажиры сбивали друг друга, стюарды тщетно старались приостановить и успокоить их. Кто-то шатался от борта к борту, покачивая головой, и выбрасывал в воду шезлонги. Священник и его паства по-прежнему истово молились; женщины с воплями и плачем падали на колени. Бурлящая масса перепуганного народа наваливалась, как селевой поток, на шлюпки и охранявшую их палубную команду.

— Пустите! Пустите и нас внутрь!

— Мы не хотим умирать! Мы не хотим умирать!

— Помогите! Пожалуйста!

— Ведь женщин и детей тут нет, сволочи, дайте и нам место!

— Место! Место!

— Назад!

Тот самый любезный молодой офицер, что так обходительно держал себя с Мэри и старушкой, одним движением выхватил револьвер и прицелился в толпу. Его рука не дрожала, но лицо стало совсем бледным.

— Если кто-нибудь из вас сделает ещё хоть шаг вперёд, я буду вынужден стрелять… — проронил он мрачно и сурово. — А теперь назад! Назад! Все отойдите назад и дайте дорогу женщинам и детям!

— Нужно оставаться на корабле как можно дольше, старина, — сказал мистер Дойл и внушительно похлопал Джо по плечу. — Что бы ни случилось, нам нужно цепляться за него до последнего. Когда он пойдёт ко дну… начнётся самое страшное.

Из толпы вынырнуло знакомое Джо лицо — красное, потное, искаженное животным страхом. Это был его старинный приятель — кочегар Оскар, странно огромный, когда он не сутулился.

— Чёрт побери! — заорал Оскар, как только углядел в толпе Джо с отцом. — Мелочь! Да неужели же ты до сих пор не в шлюпке, свинья?

— Как мне попасть в твою чёртову шлюпку? — прокричал Джо в ответ. — Туда сажают только женщин и детей!

Оскар задумчиво почесал в затылке. Его натруженные руки-кувалды были перепачканы сажей от кончиков пальцев и до самых локтей.

— Это верно, — согласился он. — Но у Мёрдока, как мне Чарли сказал, вроде бы и мужчин берут, когда никого больше нет…

— Не могу я, — Джо покачал головой, — их целая толпа.

— Кого? — Оскар изогнул бровь.

— Женщин с детьми! Просто женщин… просто детей! — Джо затрясся. Воля к жизни схватилась со страхом позора, и от его способности трезво мыслить, принимать решения, загадывать наперёд вдруг ничего, совсем ничего не осталось. Он был лишь жалкой точкой, одной из бесчисленных песчинок на океаническом дне. — Не могу я… нет…

Оскар взволнованно пожевал губы. В руках он сжал огромный спасательный нагрудник — а затем решительно шагнул вперёд, к Джо и мистеру Дойлу, и негромко сказал:

— Бери, парень.

— Что? — Джо изумлённо уставился на нагрудник.

Свободной рукой Оскар уже решительно стаскивал тот, что был надет на него самого. Мистер Дойл отшатнулся, и тлеющая дряхлая сигарета едва не выпала у него изо рта.

— Эй, эй! — протестующе завопил он. — Парень, ты это… ты этого не надо! Мы всё равно как-нибудь выберемся, а нагрудник нужен и тебе… Джо, бери у него один и пяль на себя поживее, не будь бабой, а я пока…

— Берите оба, — настаивал Оскар, — матерью клянусь, что скоро нам тут всем будет не до смеха.

Джо отчаянно замахал руками. Красное, напряжённое, серьёзное лицо Оскара, залитое потом, маячило прямо напротив него.

— Пожалуйста, — настойчиво сказал Оскар, — ты меня очень обрадуешь, старина, если возьмёшь по-дружески этот нагрудник.

Вдалеке всплеснулся тонкой ноткой визг: женщины бежали прочь, спотыкаясь и едва ли не падая, а за ними гнались несколько переполошенных стюардов. У ближайшего борта взволнованно гудели мужчины: они единым фронтом напирали на палубную команду, а та из последних сил обороняла шлюпку от их посягательств. К небу вздымались кулаки.

— Пошли вон! Ну же! Вон! Вон!

Но эти отчаянные выкрики, ругательства, просьбы и приказы — ничто не могло повлиять на людей, охваченных паникой. В центре судна всё ещё стоял проповедник, окружённый крошечной стайкой своих последователей; они молились сквозь слёзы и стоны, и размахивали руками, и резко крестились, а кругом них кипели и волновались людские массы.

— Убирайся из шлюпки! Убирайся на палубу немедленно… — рычал крепкий рыжий матрос, выбрасывая на борт упирающегося мужчину.

— Уйди с дороги, ты, porco inglese! Убирайся!

— Мистер Муди! Мистер Муди! — хрипел матрос, с яростными усилиями оттаскивая назад ошалевшего итальянца. — Чёрт побери, что тут творится… итальяшка… да откуда он здесь взялся?

— Пусти! Пусти! — на ломаном английском твердил потрёпанный пассажир и брыкался, точно норовистая лошадь, которая силится достать неугодного хозяина.

— Мы тоже хотим жить! — согласно загудела толпа, решительно надвигаясь на рыжего матроса. — А ну пусти его в шлюпку! Какая кому теперь разница, откуда он? С первого класса, с третьего — мы всё равно все потонем!

Мистер Дойл встревоженно огляделся.

— Надо убираться отсюда, — сказал он, — поближе к ограждению.

Джо и сам это чувствовал: судно под его ногами вибрировало жалобно и надрывно, словно в протестующем плаче, и шагать вперёд было заметно труднее, чем продвигаться назад. Оскар отчаянно пихнул ему в руки нагрудник, и на этот раз Джо не стал сопротивляться. «Титаник» не прекращал посылать сигнальные ракеты — белые, увы, а не те, что полагались — рубиново-красные, вопящие об опасности и умоляющие прислать помощь.

— Скорее! — крикнул мистер Дойл, и все трое заторопились прочь.

По палубе метались люди. Совсем близко от ограждения с ледяным полоумным бешенством сцепились мужчина и женщина. Они перетягивали каждый в свою сторону, словно дети — любимую игрушку, — малыша. Тот был в одной ночной рубашке, с заспанными глазами, красными от холода носом и щеками и растрёпанными волосами, на вид ему было не больше пяти лет.

— Отцепись… от моего… сына! — требовала женщина, цепляясь за руку и ногу мальчика.

— Это и мой сын тоже,