– Разумеется, барон, я помню предсказание.

Можно подумать, падение Олларов то же самое, что возвращение Раканов.

– Бордонские дожи обвинили Фельп в том, что он при попустительстве Ургота укрывает корсаров, – Хогберд решил зайти с другого конца.

– А это правда? – Матильда постаралась сделать большие глаза, когда-то у нее это получалось неплохо.

– Кто знает, – барон вздохнул, колыхнулись сложенные на животе короткие волосатые пальцы. У аристократа таких рук не бывает, а у шляпников сколько хочешь. Хогберд – потомок шляпника, а не «чудом выжившего младенца, спрятанного верными слугами». Вот у Робера – красивые руки, и у покойного Эсперадора…

– Я против пиратства, – сообщила Матильда и с улыбкой идиотки добавила: – Оно препятствует торговле.

– Моя принцесса права, как всегда, – Хогберд воспользовался случаем и все-таки поцеловал ей руку. Хорошо, что она утром тискала Клемента и плохо, что Клемент совершенно здоров, лишай Хогберду бы пошел удивительно. Особенно стригущий.

– Бордон будет воевать?

– Ваше Высочество должны понимать, что столкновение между дожами и урготскими и фельпскими торгашами идет на пользу нашему делу. Дорак намеревался закупить у них хлеб, теперь сделка под вопросом.

– А разве нельзя привести зерно по суше? – какую замечательную глупость она спросила! Теперь боров будет полчаса объяснять, что, прежде чем везти зерно в Талиг, его нужно доставить в Фельп, а делается это морем. Как хорошо быть женщиной. Женщина не обязана быть умной, более того, в присутствии уродов умная женщина просто обязана быть дурой…

2

Бедная Матильда, угодить на растерзание Хогберду! Любопытно, сколько эта скотина будет тащиться с ними? Хогберда Робер не выносил, но на этот раз от барона была ощутимая польза. Эпинэ опасался, что принцесса примется расспрашивать про «пажа» или, чего доброго, по доброте душевной возьмет «мальчика» в карету. То, что Мэллит выдаст себя через пять минут, Иноходец не сомневался, затея с переодеванием была непроходимо глупой, надо было придумать что-то другое, но что?

Эпинэ ужасно хотелось придержать коня и поравняться с повозкой, на которой трясся «паж», но он терпел. А Альдо хоть бы что! Робер искренне любил друга и сюзерена, но за его отношение к Мэллит был готов свернуть принцу шею. При этом Иноходец понимал, что у него вряд ли хватило бы благородства проливать слезы умиления, глядя на счастье Альдо и Мэллит.

Любовь заботится лишь о себе. Можно сто тысяч раз твердить, что главное – чувства любимой, можно помочь ей воссоединиться с другим, но в глубине души будешь злиться и мечтать о чужом месте. Робер пытался думать о делах, о будущем, о политике, в конце концов, а думал о Мэллит. Какую чушь несут те, кто утверждал, что время и разлука лечат. Ничего подобного – он вернулся из Кагеты таким же влюбленным и несчастным, как и уехал.

– Что нужно этой свинье? – подъехавший Альдо с ненавистью взглянул на карету, за которой конный слуга в ливрее с вышитыми тюльпанами вел откормленного линарца.

– Свидетельствует почтение и умоляет, чтобы его не забывали.

– Забудешь такое, – сюзерен поморщился, – закатные твари! Надеюсь, в Алат он с нами не потащится.

– Если верить Матильде, твой внучатый дядюшка или как там его стоит десятка Хогбердов.

– Угу… А еще там живет достославный Тариоль. Робер, что нам делать с Мэллит? Зря мы ее взяли…

Зря?! Неужели он не понимает? Хотя откуда… Чтоб понимать, надо любить, а Альдо свою любовь пока не встретил. Робер невесело усмехнулся – он и сам был ничем не лучше Альдо. Не лучше, не умнее и не добрее. Когда Ирэна Придд призналась ему в любви, он вел себя так же, как и сюзерен. Теперь Ирэна замужем за наследником Вальков, но гоганни не может рассчитывать даже на замужество.

– Что молчишь? – Альдо потрепал гнедого по шее. Закатные твари, он так и не чувствует рот лошади! – Если Енниоль узнает, что Мэллит жива и с нами, то решит, что мы ему голову морочим, а руки у него длинные.

– Откуда ему узнать? – делано возмутился Робер. – Он сам хотел, чтобы мы уехали, в Алате к нам какой-то достославный придет, но Мэллит-то тут при чем? Отдадим им Матильдино барахло, пока она его в овраг не выкинула.

– А вот это – шалишь, – отрезал сюзерен, – ничего я никому не отдам, ни гвоздя, ни нитки. Я был дураком, когда отдал им ларец, за которым, кстати говоря, кто-то охотился. Помнишь?

Еще бы не помнить. Матильда застрелила вора, они с Альдо отдали старую рухлядь Енниолю, а потом с помощью этой рухляди его вытащили с того света…

– Если бы ты его не отдал, меня бы с тобой не было.

– Это да, – глаза Альдо горели, – но я все и сам бы сделал, если бы знал как. Сила ведь была моя, я, пока ты по Сагранне лазал, попробовал разобраться кое в чем. Странные вещи получаются… Как ни кинь, выходит, что сила Раканов никуда не делась. Это мы сдуру от нее отказались, Эрнани Святой так перетрусил, когда из-под земли полезли твари, что отрекся от собственной силы и сбежал из Гальтары, – на лице Альдо злость мешалась с презрением, – он даже жезл Раканов Эсперадору отдал. Не представляю, как мы его вернем…

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Еще бы! Было три реликвии – корона, меч и жезл. И они должны быть в одних руках, руках императора Ракана, владыки Золотых земель. Всех! От Кэналлоа до Седого моря! А мои предки все промотали. Империя развалилась, остался жалкий огрызок, а потом и его потеряли. И все из-за эсператизма!

– Франциску ворота Кабитэлы не Эсперадор открыл.

– Да знаю я, – поморщился Альдо, – и про Рамиро, и про Алана Святого, но дело не в них, а в Эрнани. Он мог использовать силу, но не использовал, так как вбил себе в голову, что это грех!

– Погоди, – перебил Робер, – а ты уверен, что он мог? Сам же говоришь, жезл был у Эсперадора…

– Мог. Зверь Зверем, чтоб его призвать, наверняка нужны все реликвии, но разбудил же Ринальди изначальных тварей, а у него не было при себе ничего, кроме крови!

– За тварями надо в Гальтару лезть, они же там сидят, если все это не сказки.

– Будь это сказки, гоганы не требовали бы Гальтару себе. Кстати, ты там не был? Это же не так далеко от Эпинэ?

Вопрос был задан самым невинным тоном, но по спине у Робера побежали мурашки. «Не так далеко от Эпинэ»… Пригласить на осеннюю охоту тех, «кому можно верить»…

– Знаешь, Альдо, – начал Робер и перебил сам себя, – отпусти повод, сколько раз тебе говорить… Ему же неприятно!

– С чего ты взял? – удивился сюзерен, тем не менее ослабляя хватку.

– Поверь на слово. У лошадей очень нежные губы, хорошо, твой казар терпелив, как бириссец, но когда-нибудь ты нарвешься.

3

Ставший страшным город остался позади. Ее не искали, совсем не искали. Достославный решил, что она исчезла вместе с родными. Ара мертва, теперь ее никто не найдет, если она сама себя не выдаст. Больше всего Мэллит беспокоила судьба кинжала, скрытого в аре. Она надеялась, что он сгорел, и все-таки… Если кто-то его добудет, она умрет, а любимый попадет в неволю. Она должна была проверить, но в оскверненном чертоге было так страшно! Мэллит вздрогнула и поглубже натянула берет с пером.