Перед взором Веслава предстала грядущая битва с Бессмертным: князь видел, как Мор дарует ему Иглу за верное служение и Кощей становится его рабом.

Видел, как с бессмертной армией покоряет весь Свет, и Мор возвращает ему Василису, дабы они правили вечно…

Веслав хотел было шагнуть на крыльях Мора в бездну, как вдруг услышал музыку – тихая свирель звучала едва слышно, но по-настоящему.

Веслав замер, не в силах совершить решающий шаг: музыка щемила сердце и пела о том, о чём не получалось вспомнить.

– Ты отказываешься от моего Дара? – разочарованно пророкотала Тьма.

Веслав не отвечал, продолжая смотреть в разверзшуюся бездну.

– Я для этого тебя вёл, – продолжал Мор. – Я тебе армию собрал руками твоего дяди, сын Сварога. Никому из смертных таких Даров я не преподносил, ибо никто из смертных мне так преданно не служил.

Веслав медлил: тихая музыка продолжала звучать, и князь не мог понять, почему он не может принять Дар Мора.

– Как бы далеко птица ни улетала, она всегда возвращается домой, – прошептала Песнь, и Веслав вздрогнул: он вспомнил!

Осознание полоснуло вспышкой Света и повлекло во тьму…

Мир стал мраком. И тишиной.

Тишина звенела едва слышимой музыкой: где-то далеко играла нежная свирель. Её голос струился сквозь тьму, наполняя сущее жизнью. Мрак обращался лесом; солнце пробивалось сквозь плотную сочную листву, и воздух, дрожа, сиял в тёплых объятиях света. Музыка играла. Волшебная мелодия лилась отовсюду, сливаясь в многоголосье пения птиц. Веслав обернулся: чуть поодаль, среди сплетённых ветвей деревьев стояла прекрасная дева. Её волосы цвета спелой пшеницы золотыми колосьями опускались до земли; голову украшал венок из полевых трав, в котором пели птицы. Сарафан был соткан из листьев, бусы – ягоды и цветы – источали дивный, пьянящий аромат. Глубокие зелёные глаза девы смотрели с таким теплом и добротой, что хотелось плакать. Плакать от беспричинного счастья, наполняющего душу от проникновенного, чуткого, невероятно участливого взгляда Матери. Она улыбнулась, и солнце засияло ярче, а птицы запели радостнее. И чем шире становилась Её улыбка, тем ярче светился мир. «Тьма – это просто отсутствие света, – мягко говорила Свагора. – Ты можешь зажечь Свет сам, и тогда Тьма обернётся Светом».

Веслав повторил слова Богини и ощутил, как тёмная сила, что страхом одолевала его все прошедшие годы и так не отпустила его и в Неяви, готова вырваться из груди. И князь позволил тьме покинуть его: собрав все силы, Веслав открыл глаза и направил тьму на Ворона.

Истошный крик потряс мир, когда Тьма, ударив Тьму, разразилась ослепительным сиянием и Чёрный Ворон пал на землю рядом с Веславом и закостенел, покрывшись скорлупой.

Мрак померк, забрав с собой Дар Мора, ибо смертный совершил свой выбор.

Князь, превозмогая боль многочисленных ран, встал и, подняв белый меч, подошёл к чёрной закостенелой ворожбе, в которую превратился Ворон, дабы схоронить Иглу. Обратившись к Свету, Слово которого открылось князю, Веслав возжёг им белый меч и разрубил клинком чёрную ворожбу, что от удара рассыпалась в прах, открыв взору ослепительный меч Перуна, конец которого пронзительно сиял искрой Кощеевой Смерти.

Веслав сам не знал, откуда ему ведомо, как надобно поступать: подняв Иглу, он подошёл к окаменелому Светозару и что было силы ударил ею о каменное дерево. С грохотом раскололся камень, изрыгнув сноп ослепительного золотого света. Свет, озарив меч, подхватил сияющую белым искру Смерти Драгослава и понес её в крону Чёрного Древа, а потемневшая Игла рассыпалась в прах.

* * *

Невероятный силы гром прорезал тьму и содрогнул мир, погрузив его во мрак. Мрак прорезал ослепительный свет, и Злата открыла глаза: нити ворожбы её серебряного щита улетали в почерневшее небо, освещая истлевшего мертвеца в лохмотьях, что стоял подле неё.

– Ты… – хрипело умертвие, пустыми глазами глядя на царевну. – Ты…

Слова Драгослава превратились в бульканье, истлевшая кожа осыпалась с белых костей и возносилась в наполненные тьмой небеса. Трескались кости, и царевна, не веря в то, что происходит, смотрела, как их осколки скрываются в разверзшейся над Долемиром бездонной пропастью, дышащей замогильным холодом и неявленным мраком. Пропастью, из которой, как казалось Злате, смотрит сам Мор.

Когда весь Кощеев прах вознёсся в небытие, чёрная Неявь в небесах сомкнулась, на мгновение затмив сущее ослепительным светом, и мир вновь озарил сизый день.

Злата, дрожа, с трудом встала: мёртвые воины отца обращались в дым, что поднимался в небо и таял среди облаков – освобождённые души следовали дальше, в то время как Кощея ждало вечное небытие.

Но как у неё получилось убить Бессмертного? Как…

Царевна повернулась к пленникам, что, застыв будто капии, с ужасом смотрели на неё. Злата хотела спросить у них, кто убил Драгослава, но силы покинули царевну, ноги подкосились от разливавшейся по телу боли, сознание померкло, и она упала.

По площади пронёсся испуганный возглас: неужели спасительница умерла?

Первым поборол оцепенение Тевур: хан подозвал к себе растерянного Лютослава, и витязь, не смея ослушаться, освободил колосая.

– Освободи остальных, – приказал сварогину Тевур, и тот, неловко поклонившись, подошёл к Мухоме, который продолжал стеклянным взором смотреть на бездыханную Злату.

Хан с трудом встал и, подойдя к царевне, опустился подле неё на колени. Взяв тонкую руку, проверил биение сердца: волхва была жива, хотя выглядела почти так же, как умертвия Драгослава: худая, бледная, с запавшими глазами и растрёпанными волосами – ей можно было дать и двадцать лет, и пятьдесят. Правда, Тевуру подумалось, что, сложись судьба святой иначе, она могла бы быть вполне красивой.

К хану подковылял Мухома.

– Ну что? – спросил князь, едва держась на ногах. – Жива?

– Жива, – кивнул хан и аккуратно положил руку волхвы. – Лекаря нужно.

– Мы найдём Злате самого лучшего лекаря, – пробасил Яромир, потирая затёкшие руки.

Тевур поднялся и удивлённо посмотрел на богатыря, что всё ещё сидел подле плахи.

– Ты знаешь её? – удивился хан.

– Конечно, – кивнул Яромир. – Это дочь Драгослава Бессмертного, правительница Сваргореи – царевна Злата. Она освободила всех нас, убив своего отца.

– Вот ты и разрубил путы Тьмы, и не только свои, – мягко говорил старче. Его глаза смотрели ясно, и из их уголков разбегались солнечные морщинки. – Ты распутал эту пряжу, сын. Ты станешь царём, познавшим и Тьму, и Свет.

Веслав непонимающе смотрел на странного старца с широким, лепёшкой, носом, и спутанными седыми волосами. Он его уже видел. Только вот где?

– Кто вы? – прохрипел Веслав, но золотое сияние померкло, открыв взору серый остров, на котором лежали бездыханные Вель, Любомир и Светозар; серебряный Дрозд сидел на крышке хрустального гроба, недалеко от которого среди вздыбившихся корней стоял открытый сундук и лежали чёрные цепи.