– Надеюсь, ты со мной не разведешься на следующий же день.

Вера захохотала. Немного слишком громко и весело.

– Я, – опять радостно заговорила она. – Я сразу все поняла, пока еще там тебя ждала и тупила в телефон. Как только этого кота увидела, я все-все начала предчувствовать.

Борис молча смотрел в окно.

– Ты что – сам ролик не видел? – догадалась Вера. – Погоди!

Она выпростала руку. Вырыла из сумочки телефон. Стала оживленно искать ссылку. Борис смотрел на нее, точно не очень понимая, кто к нему подсел в машину. Она тормошила его, ерзала, чего-то хотела.

Она не понимала, что все – рухнуло.

Теперь из лодки не выскочить. Теперь он к ней прикован железной цепью.

– Глянь! – протянула руку перед ним Вера.

Кот вернулся задом на середину экрана. Поднял хвост. Полились монеты.

И Борис захохотал. Он хохотал, с вкраплением ослиного всхрапа через правильные промежутки: и-х! и-х!

– Здорово, да? – радовалась Вера, поглядывая на экран, снова и снова пуская кота.

…Борис хохотал. Хохотал. До слез. Даже водитель обернулся и осторожно показал улыбку.

12

Теперь телефон Бориса гудел. Петр чувствовал, как потеет ладонь, сжимающая телефон. Что он ему скажет? Как начнет?

– Здравствуйте, – голос ответил чужой, корректный, невозмутимый.

– Я хочу поговорить с Борисом. По личному вопросу.

– Все личные вопросы к премьер-министру, пожалуйста, направляйте в приемную.

– Но я…

– Я знаю, кто вы. Ваша фамилия в списке контактов этого телефона. Номер секретаря…

Он стал диктовать.

Петр повесил трубку, не дослушав.

Первые три минуты он решил не бороться с изумлением. Дал ему набрать силу, остыть. Перед ним была ледяная плита. А сам Борис сделался таким же далеким, невозмутимым, недосягаемым, как вмерзшая на зимовку в лед лягушка.

1

Вера и Борис сидели за одним столом, внушительным и длинным. Сначала каждую бумагу подписывал Борис, передавал жене. Она подписывала. Адвокат подкладывал ему следующую порцию. Другой забирал у Веры – клал в папку.

Борис вспомнил мизансцену: Горбачев и Рейган подписывают первый договор о разоружении. Он хотел сказать эту шутку жене. Но Вера выглядела такой собранной и серьезной, темное платье настолько глухо доходило до горла, что Борису стало слегка не по себе. На миг он поверил, что они и правда разводятся.

Особенно оттого, что все происходило в их собственной столовой – сразу как-то подобравшейся, отчужденной: вещи глядели бедными родственниками, которых скоро погонят.

Адвокаты проделали еще один тур своей кадрили, когда откуда-то из-под стула зазвонил телефон. Вера изящно наклонила стан. Подняла сумочку. Достала телефон. Лицо ее стало еще строже. Ответила, поднимаясь, отодвигая бумаги:

– Алло.

Вслед ей подняли головы адвокаты, Борис – на лицах у них было недоумение: прямо сейчас?

Вера через несколько секунд отняла трубку. Бока ее вздымались. Она шумно дышала.

– Извините нас. На минутку, – поспешил на помощь Борис. Адвокаты с кивком вышли. Борис поднялся ей навстречу, протягивая руки.

– Боже мой… Что такое?..

Первая его мысль была: дети.

Вера сделала усилие, как будто глотала желудочный зонд. Посмотрела Борису в глаза. Отвела. И сказала бесцветным голосом:

– Один человек… Он был серьезно болен…

– Какой человек? – Борис пытался заглянуть в ее застывающее, как гипс, лицо.

Вера отворачивалась:

– Не знаю… Просто пациент… Ему собирали деньги на лечение… Я помогала оплатить операцию… Он шел на поправку. А теперь позвонили – умер.

Борис прижал ее к себе, и Вера – с облегчением, оттого что не нужно на него смотреть, не нужно врать на ходу, придумывать новые подробности, – заплакала. Борис погладил ее по спине:

– Давай продолжим эту всю возню позже?

Вера помотала головой:

– Нет-нет. Я в порядке. Я только на минутку в ванную, – в нос сказала она, шмыгнула. Попробовала улыбнуться. Промокнула уголки глаз.

– Конечно. Конечно.

Но шмыгнуть в ванную Вера не успела. Ни в хозяйскую, ни в гостевую.

– Мама? – немедленно выглянул и окликнул ее сын. – Мама, что случилось?

Вера вытерла щеки ладонями. Улыбнулась, опуская голову:

– Ужас, я опухла вся моментально, да? Бывают же такие везучие женщины, которые плачут красиво.

Но тревога Виктора не убавилась.

– Что случилось, мама?

– Понимаешь… Не знаю, почему я так вообще остро реагирую… Там собирали деньги одному человеку… Обычно я в таком не участвую…

Во втором прогоне история шла глаже. Виктор слушал с серьезным лицом, не сводя глаз.

– Но тут как-то вовлеклась. Следила, как там. Оплатила операцию. Он очень хорошо шел на поправку! Понимаешь? И вдруг умер. Только что позвонили.

– Впервые слышу, чтобы людям вот так звонили, – нахмурился Виктор.

Вера пожала плечами.

– Вот меня это и огорчило.

– Поэтому ты мне врешь?

Пальцы Веры превратились в ледышки в его руках.

– Почему ты мне врешь, мама? Что опять случилось? Опять – он?

– Нет, нет. Что ты. У нас все чудесно. Сейчас. Это правда.

– Правда?

– Конечно… Конечно! Ладно, я должна побыть немного в ванной. Смотри, я какая, – у Веры получилась еще одна улыбка.

И наконец он отвел свой пронзительный взгляд, наконец, разжал руки.

Вера влетела в ванную, споткнулась о коврик, выправила крен. И быстро свернула латунную голову замку.

Но Виктор за ней в ванную не потащился. С чего она вообще взяла, что он так может? Он – не похож на своего папашу. Совершенно. Нет.

Вера выкрутила кран – попробовала пальцами: вода была ледяной. Теперь Веру трясло от ярости. Борис – в его теперешнем положении – теперь, когда так важно быть образцом. Быть осторожным. Хотя бы на время! Как он может?

Начала осторожно промокать лицо, озабоченно поглядывая на себя в зеркало. Остановилась. Посмотрела с ненавистью.

И красная распухшая рожа с воспаленными глазами и размазанной тушью, такая жалкая, такая старая в безжалостном электрическом свете, ей ответила в зеркале: «Борис? – очень даже может – и ничего не прекратил, даже на время, даже сейчас, ну а что?»

Вера удержалась от искушения заехать по этой жалкой роже чем-нибудь тяжелым. Осторожно промокнула лицо полотенцем и начала подкрашивать ресницы.