Он вытянул ноги, откинулся на спинку стула. И сказал:

– Как там кошки?

Слабость мадам Свечиной была известна всем.

В шаге от национализации своей компании Борис мог все, в том числе и глумиться над чужими слабостями.

Свечин на миг завис. И Борис нанес следующий укол:

– Уже причислены указом премьера к важной отрасли российского животноводства?

– В каком смысле? – проскрипел Свечин. Вальяжность хорошо давалась ему только в разговоре с малыми мира сего, вроде директора балета. К тому же Борис был высоким. Выше Свечина.

– Ну, – положил руки на стол Борис, – как же. Защищают честь родины на международных выставках. Славят Россию.

Свечин фыркнул. Шлепнул на стол бумаги. Борис отвернул полу пиджака, вынул ручку. Интересно, какая сумма в договоре? За сколько государство согласилось, так и быть, выкупить его компанию? За символический один рубль? Или напоследок решили расщедриться? На случай, если Борис полезет на рожон – то есть в какой-нибудь арбитражный суд торгово-промышленной палаты Стокгольма? – дорожка-то протоптана… «Два миллиона долларов», – сам с собой поспорил Борис, мне заплатят за компанию два миллиона.

– Вам нравится Стокгольм? – дружелюбно, как будто речь шла о туристической поездке, но с хорошо отмеренным в голос ядом, так что было понятно, что речь не о туризме, спросил Борис, снимая с ручки колпачок.

Но Свечин уже взял себя в руки и просто ответил:

– Мне нравится Москва. Москва – лучший город на земле.

Оба подняли головы: в двери показался «кушать подано». «Однажды их тоже заменят роботами», – подумал Борис. Лицо молодого мужчины не выражало ничего:

– Прошу прощения. Вас просят подойти. На минуту.

Оба поняли: во множественном числе мог просить только главный обитатель кремлевской цитадели. Только про Петрова здесь говорили «они».

Оба подняли задницы.

– Вас, – уточнил взглядом молодой робот.

Борис остался один. Простор кабинета нервировал. Потолок был слишком высоким и слишком белым.

Как установили британские ученые на подопытных людях, подопытный человек готов вытерпеть разряд тока (в какую часть тела – не уточнялось), но только не время наедине с самим с собой – в лабораторной палате, с мыслью, что за тобой сейчас наверняка наблюдают, словом, совсем, как сидел сейчас Борис.

Он надел очки. Вынул, включил телефон. Тут же упало оповещение о новых звонках: все от Петра. Борис их проигнорировал. Других звонков или сообщений не было. Он открыл новости. Зудела злоба дня. Борис листал пальцем. Кликал на то, что его интересовало.

Очень заинтересовало.

Телефон вдруг затренькал. От внезапного громкого звука Борис дернулся. Так кукарекают в Вегасе «однорукие бандиты», когда все три окошка показали одну и ту же картинку. А потом затрещал звук низвергающихся монет.

Если бы сейчас кто-нибудь сказал Борису, что его судьбу решили кошки, он бы очень, очень удивился.

Он не мог слышать, что происходило в другом кабинете: том, куда «они» вызвали Свечина. Во-первых, в Кремле толстые стены и хорошая изоляция. Во-вторых, как все люди высокого роста, президент Петров не умел орать.

Он шипел и цедил:

– Я бы понял – на хоккей… Я бы понял – на футбол… Я бы даже понял, если деньги просраны на балет. Это хотя бы красиво. Но – блядь! – кошки?

Высокий президент нависал, маленький Свечин отступал, подняв подбородок, – как будто примеривался клюнуть президента в грудь.

Но ни к чему такому он не примеривался.

На слове «хоккей» кровеносные сосуды на лице у Свечина сузились до размера капилляров. На слове «футбол» капилляры сомкнулись, и Свечин стал белым. Таким же белым, как бумага на столе – приказ о его отставке.

Президент набрал воздуха во всю грудную клетку и пальнул люстре в потолок:

– …Кошки?!

Хрустальные висюльки ответили вниз нежным треньканьем, которое Свечин не услышал, потому что все звуки для него заглушал пакостный, но совершенно неуправляемый стук зубов, заполнявший череп.

Свечин страшно изумился бы, если бы узнал, что его собственную судьбу – теперь, конечно же, плачевную – решили вовсе не кошки. Кошек бы президент простил.

Ее решил балет «Сапфиры».

10

Борис не отвечал на его звонки.

Потом ответил телефон: вне доступа.

Сидеть и ждать Петру было не впервой. Чтобы убить время, Петр открыл новости. «Премьер Свечин отрицает выдвинутые обвинения». Обвинения выдвинул сайт «Антикоррупция». Петр нажал ссылку. Мультяшный кот прочопал через экран. Вернулся задом в центр, поднял хвост трубой. Раздался звук, как из выигравшего автомата в Вегасе. Из задницы кота посыпались монетки. «Кошки предполагаемого нового премьер-министра летают собственным джетом». Петр хмыкнул. Убожество, зло и устало подумал он.

Кошки?!

Он немедленно сбросил сайт. Открыл в меню телефона номер Бориса. Нажал «вызов». Гудки.

Петр написал смс: «Это срочно. Надо поговорить».

11

Вера крепко держала Бориса под руку, прижимаясь всем боком, насколько позволял в машине ремень безопасности. В окна лилась Москва. Она уже не казалась Вере серой. Она никогда еще не была такой прекрасной. Огни казались Вере ярче. Проспекты – шире. Здания – наряднее. Лучший город на земле!

«Бедненький», – лучисто поглядывала она на мужа: мужчины так плохо владеют своими чувствами – не умеют проявлять ни-че-го. От любви ли, от радости – просто коченеют, и все. Она легонько ткнула его в бок, подмигнула, шепнула, снова прижимаясь щекой к его пальто:

– Я буду женой премьер-министра.

Холодный взгляд скользнул по ней, снова уплыл в окно. Потом Борис выдавил:

– Еще ничего не решено.

«Важный, уже надул щеки», – Вере все виделось в радужном свете собственного счастья.

– Ну ты же не ответил «я подумаю», – засмеялась Вера. Оба понимали, что ни этому человеку, ни на такие предложения не отвечают «я подумаю».

– Еще многое нужно уладить.

Во взгляде ее скользнула тревога. Борис погладил жену по руке:

– Я буду мужем весьма богатой женщины.

– А, – кивнула Вера. – Ну да. А я – женой бедняка. Бедного и честного.

– Это займет какое-то время. Юристы будут работать расширенной командой. Все всё понимают.

Кто имелся в виду под множественным числом, поняла и Вера. Теперь она тоже говорила только во множественном числе, словно этот административный вирус поразил супругов с первым вдохом кремлевского воздуха.

– Главное, что понимают.

Борис сумел растянуть губы в улыбке: