…просто рев огня, подобравшегося вплотную. Его уже слышат люди и, завороженные голосом, не спешат бежать. Разве что некоторые… но и их слишком много.

…ничтожно мало.

– Найдется. – Брокк проследит, чтобы девушку взяли.

Капитан не откажет. А она… она тихая. И Олафу не будет перечить. Он же как никто другой осознает, насколько зыбок шанс…

Олаф слышит пламя, разговаривает с ним. О чем рассказывает? О Каменном логе и собственном самоубийственном желании коснуться огня? Или о жизни, такой короткой и по-своему тяжелой? О том, каково это, день за днем сдерживать свою натуру. Жить, зная, что безумен и это безумие – уже навсегда.

Цепляясь за жизнь.

Борясь с собой и огнем.

Он ведь многое успел изменить, этот мальчишка в грязной рубашке, в засаленных штанах с отвисшими коленями. От него сейчас пахнет рыбьей требухой, гнилью, водой речной, и в этом запахе спрятан собственный Олафа страх.

Теперь, дойдя до края, он стал бояться пропасти.

Послушает ли его пламя?

Будет время проверить. И Олаф возвращается один, он ополоснулся, и вода стекала с волос на мятую, хоть и свежую рубашку. Он был бос и дрожал, не то от холода, не то от близости огня.

– Она уснула, – сказал Олаф шепотом. – Пусть поспит… знаете, в последнее время она почти не спит… слышит.

Инголф кивнул.

– И я подумал, что если ее отослать… – Беспомощный умоляющий взгляд.

И Брокк слышит со стороны свой голос. Все-таки, наверное, он безумно устал:

– «Янтарная леди» уходит в шесть утра.

Растерянный и отчего-то несчастный взгляд.

…конечно. Олафу нельзя появляться на поле. Его ведь ищут. Найдут и сдадут в сумасшедший дом. А Брокку он нужен, пусть невменяемым, но способным удержать зеркало.

– Я отведу ее. – Инголф кладет руку на мокрое плечо. – Слышишь?

Кивок.

– Мы вместе соберем вещи. Я напишу записку. А мастер проследит, чтобы капитан передал записку в нужные руки. О твоей женщине позаботятся, даже если…

– …мы умрем, – радостно завершил фразу Олаф.

– Именно, – губы Инголфа дрогнули. – Но честно говоря, я предпочел бы иной финал. На эту жизнь, как ни странно, у меня еще планы имеются.

И не только у него.

Инголф положил на стол часы.

Время. Десять часов… и перерыв, чтобы добраться до «Янтарной леди». Кэри станет упрямиться, и надо будет придумать ложь, которая походила бы на правду. Из Брокка лжец отвратный, но на сей раз он постарается.

Ради нее.

Десять часов… и еще десять… хватит ли на то, чтобы создать три зеркала?

Иного варианта нет, и Олаф, стряхнув воду с волос, подвигает к себе лист.

– Если нет возражений, то вторая вершина за мной. Этот район я знаю лучше вас…

Сквозь сомкнутые ресницы Кэри наблюдала за мужем.

Он появился после полуночи. Куда уходил? Принес с собой запах рыбы, на рукаве вон и чешуя поблескивает дареным сказочным серебром. Тронь такое, и растает.

Кэри, удерживая себя от искушения, прячет руки под пуховым одеялом.

Она спит.

Снова спит, потому что именно так ему легче уходить. Поначалу ей и вправду было сложно оставаться в сознании. Оно, сознание, оказалось скользким, с острыми гранями, о которые Кэри ранилась, но не бросала попыток удержаться.

Сознание требовало отдыха. И тело, разъеденное ржавчиной, тоже. Ржавчина проступала на ладонях, делая их невероятно хрупкими. И Кэри с трудом шевелила пальцами, всякий раз опасаясь, что пальцы эти сломаются.

…как ветки за окном.

– Как ты? – Брокк садился рядом и брал руку-ветку.

Ему можно. Он не причинит боли. Железные пальцы его осторожно пробегутся по металлической дорожке, что протянулась от ладони до самого сгиба локтя, исчезая под кожей. И вернутся вновь, стирая ржавую пыль.

– Уже лучше, – ответит Кэри, глядя в глаза.

Когда он рядом, ей и вправду почти хорошо. Брокк больше ни о чем не спрашивает, но сидит, держит за руку. Кэри хотелось бы заглянуть в его мысли… чем он выкупил ее жизнь?

Страшно.

Выкупил же… и то лекарство, от которого невыносимо разило мышьяком и анисом, горькое, едкое, – Кэри с трудом глотала, – появилось отнюдь не из Королевской алхимической лаборатории.

– Брокк…

– Ни о чем не спрашивай. – Он отпускает руку и, наклоняясь, касается холодными губами лба. – Все будет хорошо. Я обещаю. Веришь?

– Конечно.

Ей неловко лгать, но иначе нельзя. И сейчас она, притворяясь сонной, считает рыбью чешую на рукавах его. И морщины.

– Кэри. – Нежное прикосновение. – Я знаю, что ты не спишь. Можно?

– Конечно.

Он садится рядом, и Кэри скидывает одеяло.

– Замерзнешь, – мягкий упрек.

– Нет.

– Упрямая…

– Расскажи. – Кэри обнимает мужа за плечи, упирается лбом в плечо.

…рыба. И мокрое дерево. Железо старое, разъеденное водой. Сама вода с темным оттенком гнили… и чернила. А на пальцах мел остался. И Кэри, заставив его избавиться от перчаток, обнюхивает пальцы.

– Мне не о чем…

– Врешь.

…вчера он оставил бумаги на столе. Кэри поняла не все, но и того, что поняла, ей хватило.

– Вру, – соглашается Брокк, обнимая ее.

От его прикосновений не останется темных пятен, да и те, которые были – на внутренней стороне бедер, на животе, на горле, – почти растворились.

– Но так надо, Кэри… – Он разбирает спутанные пряди. А Кэри все-таки ловит серебро чешуи, правда, в отличие от призрачного, это не тает на пальцах. – Если бы был иной выход…

Шепот.

И осторожный поцелуй в щеку.

…почти ритуал, один из многих, появившихся в последние дни. Но сегодня Брокк нарушает его.

– Пора собирать вещи, моя янтарная леди. – Он ловит пряди губами и пытается улыбаться, притвориться веселым. Вот только веселье это выходит горьким.

…как то лекарство.

Откуда взял? Спросить? Так ведь не ответит. Коснется железным пальцем виска, попросит:

– Не думай.

А как не думать? Бросить его?

Остаться не позволит. Ей же надо… как его одного и здесь? Наедине с кошмаром, в который он попал. И ведь не признается, в жизни не признается, до чего ему плохо. Ловит минуты тишины, ждет чего-то… бестолковый ее супруг.

– Я тебя люблю, – сказать просто, и, кажется, Кэри говорила, раньше, до болезни и во время, правда, это время запомнилось ей чередой странных видений. И поэтому ей страшно, вдруг не услышал, не понял.