Рамон улыбнулся ей, но одновременно обратил внимание, что Хэл почти все время молчит.

Они просидели на склоне холма до тех пор, пока солнце не стало так припекать, что им пришлось укрыться в тени сосен. Радуясь встрече, они долго говорили о прошлом, строя мосты друг к другу через пропасть, разделившую семью, пока ощущение голода не отвлекло их от потока эмоций и не напомнило о том, как быстро пробегает день.

— Гертруда будет в ярости, что мы опаздываем на ланч, — заметил Рамон и подмигнул Хэлу.

Гертруда действительно выглядела более недовольной, чем обычно. Ланч проходил на террасе, и на этот раз атмосфера была уже почти праздничной. Все дружно ударились в воспоминания, а Федерика рассказывала об их жизни в Англии, красотах Корнуолла и необычных людях, которые там живут. Хэл делал героические попытки игнорировать многочисленные бутылки вина, украшавшие стол, и утолял свою жажду бесчисленными стаканами воды. Чувствуя усталость от жары и длительного путешествия, он вскоре отправился в свою комнату, чтобы поспать во время сиесты.

Рамон использовал возможность, чтобы расспросить Федерику о состоянии его здоровья.

— Боюсь, что со здоровьем у него плохие дела, — призналась она.

— Он ужасно выглядит, побречито! — сочувственно вздохнула Мариана, припоминая маленького мальчика, питавшего пристрастие к мороженому, манджар бланко и катанию на плечах у деда.

— Если помнишь, он съедал столько мороженого, что хватило бы на целую армию, — заметил Игнасио.

— Он был глубоко несчастен, — сообщила Федерика, — и потихоньку уничтожал себя, пытаясь найти утешение в алкоголе и беспутной жизни. Я подумала, что приезд сюда поможет ему преодолеть свои проблемы. — Затем она посмотрела на отца. — Я надеялась, что ты сможешь найти к нему ключ. В конце концов, мне ты сумел помочь.

— Я постараюсь, — искренне ответил он.

— Каким образом Рамон сумел тебе помочь, Феде? — с любопытством спросила Мариана, горя желанием обнаружить доказательства того, что он не совсем забыл о своих детях, как она полагала.

— Он посылал мне поэтические строки, — сказала она, нежно ему улыбаясь. — Вам может показаться странным, что всего несколько строк могут изменить чью-то жизнь, но именно так и случилось. Я была совершенно слепа в той ситуации, в которой оказалась, и эти мудрые строки раскрыли мне глаза. Сознание того, что папа думает обо мне, придало мне храбрости и позволило оставить Торквилла. Я точно знаю, что не смогла бы сделать это в одиночку.

Рамон в смущении улыбнулся ей, но Федерика приняла его недоумение за скромность.

— Ты у нас темная лошадка, Рамон, — гордо заявила Мариана. — Федерика, после ланча я хотела бы показать тебе альбомы с семейными фотографиями. Там есть прелестные детские снимки с тобой и Хэлом.

— А я хочу взять свою камеру и поснимать вас всех. Я никогда не забуду о нашем воссоединении.

Зайдя в приготовленную ей спальню, чтобы отдохнуть, Федерика сразу же почувствовала запах лаванды от своих простыней и обратила внимание на букет крупных тубероз на тумбочке. Ставни были закрыты, чтобы сохранить в комнате прохладу, но она их открыла, впустив солнечные лучи, осветившие ее воспоминания о знакомой мебели и картине на стене. Федерика достала камеру. Усевшись на кровать, она вытащила из защитного футляра объектив, вспоминая указания Джулиана о мерах предосторожности, чтобы его не повредить. Потом она подумала о Сэме. Ей захотелось позвонить ему и рассказать обо всех происшедших событиях. Но она решила, что следует сделать несколько снимков, которые свидетельствовали бы о практическом применении его подарка.

— Феде, можно мне войти?

Она повернулась и увидела в дверях отца.

— Конечно, — ответила она. — Я сейчас как раз собираю эту потрясающую камеру, чтобы сделать несколько фотографий и показать их всем в Англии.

— Отличная идея, — одобрил Рамон, садясь на другую кровать. — Я насчет этих поэтических строк, — начал он.

— Они очень меня ободрили, — радостно сообщила она. — Сейчас я стала другим человеком.

— Я их не посылал, — признался он.

С лица Федерики медленно сползало радостное возбуждение.

— Ты их не посылал? — в изумлении повторила она.

— Нет, — подтвердил он, качая головой. — Но я не хотел говорить это при всех, чтобы не поставить тебя в неловкое положение.

— Нет, конечно, ты их посылал, — сконфуженно сказала она. — Было всего две записки: одну бросили в ящик на моей двери, а другую — прямо на заднее сиденье автомобиля.

— Они были подписаны?

— Нет, — произнесла она, прищуривая глаза.

— Я уже много лет не был в Лондоне, — признался отец.

— Правда?

— Правда. Послушай, когда Хэл проснется, я возьму его с собой в мой дом на берегу. Там есть книга, которую я хочу дать ему почитать. Ты не возражаешь?

— Конечно нет, — нерешительно произнесла она. — Но я не могу поверить, что ты действительно не посылал мне эти записки.

— Извини, — сказал он, вставая. — Но я хотел бы, чтобы я их тогда послал.

— Это не важно. Кто бы ни был их автором, результат остался бы тем же, — небрежно сказала она, будто это действительно не имело особого значения.

Когда Рамон ушел, она уставилась на камеру в полном недоумении. Затем, когда ее пронзила мысль о том, что это мог быть только Сэм, она ощутила тяжесть в животе. Он заботился о ней с самого начала. Он спорил с ней за ланчем, а потом на похоронах Нуньо, но она не желала слушать. После этого он уже не мог обратиться к ней снова, во всяком случае открыто. Это было совершенно очевидно, и все же ей так мучительно хотелось верить, что за этими посланиями стоял отец, что пришлось убеждать саму себя. Как бесчувственно с ее стороны было отдать все свое доверие Рамону. Без всяких сомнений, Сэм был очень этим удручен.

Пока Мариана показывала ей альбомы из ее детства и последующих лет, когда ее уже здесь не было, Федерика заставляла себя сосредоточиться, поскольку не способна была думать ни о чем, кроме Сэма. Мариана сопровождала каждый снимок краткой историей, как это любят делать старые люди, но Федерика была слишком взволнована и поедала глазами телефон. Рассеянно слушая рассказы бабушки, она обдумывала, будет ли удобно попросить разрешения сделать звонок в Англию. В этот момент Мариана добралась до фотографии Эстеллы, которая отвлекла внимание Федерики от своих мыслей. Она вглядывалась в ясное лицо женщины, укравшей сердце ее отца. Она была красивой и нежной, с таким же выражением лица, как у Рамонсито. Инстинктивно она тут же поняла, что полюбила бы ее, если бы они могли встретиться. Трагические обстоятельства ее смерти глубоко затронули Федерику и напомнили ей о бренности собственного существования. Эстелла была слишком прекрасна и молода, чтобы умирать. Федерика тут же вспомнила о Топакуай и представила себе, что та должна была выглядеть в точности как Эстелла. В этих смертях она увидела преходящую суть жизни и важность полноты проживания каждого мгновения, поскольку смерть может явиться в любой момент, чтобы забрать человека навсегда.