— Ego dimittam te[56], - сказала цирюльница на церковном языке. Теперь душа малышки Ольви свободна от этого мира. Высшая посвящённая может открыть дорогу пленникам этого мира прочь, туда, где больше никогда не будет ни боли, ни страха, ни ухмыляющихся чужаков. Она едва успела закончить фразу, как ей в сердце влетела чернопёрая стрела. Врени получила своё Освобождение.

Юлди очнулся в невысоком войлочном шатре, где едва могли уместиться двое. Болела голова. Болела спина. Было темно и душно. Он пошевелился и, как ни сдерживался, застонал.

— Хей! — прозвучал рядом незнакомый надтреснутый голос. Потом пошли непонятные слова на чужом языке. Юлди устало прикрыл глаза.

— Я тебя не понимаю, — медленно сказал он на наречии Харлана. Потом постарался проговорить это так, как говорили в Дарилике. Монах успел заметить, что в Дарилике пользовались одним языком с Харланом, но многие слова произносили совсем по-другому. — Не понимаю.

— Хей! — чему-то обрадовался человек и потряс Юлди за плечо. Монах снова открыл глаза. В полумраке шатра он смутно видел редкие седые волосы, белую бородку, торчащую вперёд как клюв. Старик растопырил пальцы и показал Юлди. Потом убрал. Потом снова показал.

— Вижу, — догадался Юлди. Потом кивнул. Затылок заломило чудовищной болью.

— Хе-хей! — покачал головой старик.

Он отошёл от Юлди, высунулся из шатра и что-то крикнул. Потом вернулся с плошкой, которую сунул под нос монаху. Пахло какими-то незнакомыми горькими травами. Юлди с трудом сел и взял плошку. Старик показал, что её надо выпить. Юлди покачал головой и вернул плошку. Старик рассердился.

— Джурон-хакан! — сказал он, указывая на выход из шатра, потом сделал такие же рубящие движения, как недавно Фатей. Снаружи, как сейчас понял монах, доносился шум. Обычный шум военного лагеря.

Старик указал на себя, потом на Юлди. Повторил рубящие движения и снова пихнул плошку в руки монаху.

— Пей, — с трудом произнёс старик на языке Харлана. — Плохо будет нет. Пей.

Деваться было некуда. Юлди послушно выпил горький отвар. В голове прояснилось. Старик проследил за изменившимся взглядом монаха и радостно хлопнул себя по коленям. Потом сделал новый жест, мол, ложись. Юлди лёг, но старик был недоволен. Он потряс монаха за плечо. Оказывается, надо было перевернуться. Старик, похоже, был лекарем. Он ощупал спину монаха примерно так, как это делала Врени, ткнул в самое больное место и с удовольствием прислушался к сдавленному стону.

— Хей, — сказал он, сделав Юлди знак, чтобы садился обратно. Заглянул в лицо, как будто искал там ответы на все вопросы. — Здоровье — хорошо?

— Хорошо, — неуверенно согласился монах. Что происходит? Крики, сражение… кто-то ударил его по голове… А теперь — шатёр, старик…

Юлди отстранил старика и попытался встать. Старик толкнул его обратно и затряс бородкой.

— Джурон-хакан! — с угрозой произнёс он и опять указал на выход из шатра. — Плохо!

Потом снова взглянул в лицо Юлди и повторил:

— Здоровье — хорошо?

— Хорошо, — обречённо согласился монах. Что было делать? Снаружи, похоже, полно народу… ничего не стоит отшвырнуть старика, но что дальше? Смерть? Пытки? Он внезапно понял, что боль в спине, которая сделалась уже привычной, отступила. Осторожно подвигался, попытался нагнуться.

— Хорошо! — обрадовался старик. — Здоровье — хорошо!

Лекарь. Очень хороший лекарь, который в два счёта сделал то, что не удавалось Врени за недели пути. Его похитили, чтобы послать к нему лекаря? Не может быть. Его отбили и послали к нему лекаря? Тогда почему… Хакан. Фатей говорил, так в степях называют князя.

— Увар? — спросил Юлди старика. Тот покачал головой. — Янак? Харлан?

Лекарь только качал головой на каждое новое имя. Потом произнёс:

— Джурон-хакан!

Это могло означать, что кто-то из них — Юлди или старик или они оба — здесь по приказу этого Джурон-хакана.

Больше лекарь ничего не говорил. Юлди опустился на колени и принялся молиться Заступнику, прося прощения за недавнюю гордыню.

* * *

Орлэ-хатун была очень старая женщина. Совсем старая. Фатей домчался к ней на третий день. Он спешил. Очень спешил.

Он узнал это имя у сторожей. Чего же проще. Было у него зимнее вино, которое варила сестра его наставника. Крепкое вино. Никогда тут такого не пили. Он налил его сторожам, сам пригубил, им дал. Он умел слушать. Умел шутить. Они говорили, говорили… много говорили! Рассказали и про Орлэ-хатун. Мать Джурон-хакана. Фатей слушал, потом Даке рассказал. Когда Джурон-хакан в поход уходит, его мать правит. Сторожа не знают, возьмут ли их с собой в поход Джурона-хакана. Сторожа не захотят сердить Орлэ-хатун. Дака умная. Всё как надо сказала. За ним гнались, конечно. Куда им! Не догнали. Фатей и сам легче, и доспехов не надел, и коня лучшего увёл. Куда им догнать его в степи!

Заставы не объезжал. В первую же въехал нагло. Показал пропуск — медную бляху. Украл на той, пограничной заставе. Пропуск есть, конь с заставы. Орлэ-хатун скрытная. Орлэ-хатун хитрая. На заставах поверили. Орлэ-хатун разные люди служат. Коней давали, напиться давали, провожали. Фатей не ел, не спал, только скакал. Трава меред глазами мелькала. Овраги проезжал, холмы проезжал. На заставах коней менял. Прискакал к Орлэ-хатун!

* * *

Шатёр у хатун был шёлковый, расписной. У входа стража стоит, сабли держит. Фатей через порог шагнул, внутрь вошёл. На помосте сидела старая-старая женщина. Как Земля старая. Один глаз у старухи косил, от чего её лицо казалось строгим и суровым. На голове женщины был надет высокий головной убор, чуть ли не в четверть высоты шатра. Он был украшен маленькими разноцветными пёрышками, расшит жемчугом и подвязан под подбородком неожиданно простыми завязками. За помостом висел занавес, отделявший внутреннюю часть шатра.

По обе стороны от помоста стояли стражники-нукеры в богатых халатах. Тоже с обнажёнными саблями. Фатей знал от сторожей: если он не понравится старухе, нукеры прямо в шатре снесут ему голову. Он опустился на колени, коснулся лбом ковра.

— Орлэ-хатун! — воззвал он с надеждой.

— Поднимись, — приказала старуха. — Ты кто такой?

— Фатей, — отозвался юноша. — Я — Фатей.

— Дарить или просить? — спросила Орлэ-хатун.

— Дарить! — без колебаний сказал Фатей.

Хатун довольно улыбнулась и протянула руку. Фатей скинул шапку, ударил ею о ковёр, рванул себя за волосы, потом рванул на груди кафтан.

— Ох, Орлэ-хатун! — залился юноша слезами. — К тебе ехали! Коней гнали! Подарки везли! До первой заставы доехали! Сторожа на нас напали! Я один к тебе вырвался! Ох, Орлэ-хатун! Золото везли! Серебро везли! Мечи везли, твоим нукерам дарить!