Каковы подлинные взгляды Хомского? Если он не считает, что языковой орган сформировался под действием естественного отбора, то как он объясняет детали его устройства? Философ биологии Питер Годфри-Смит недавно рассмотрел совокупность взглядов, тем или иным образом поддерживающих тезис, что «сложное устройство организма существует из‐за сложного устройства окружающей среды»705. Поскольку это было одной из излюбленных тем Герберта Спенсера, Годфри-Смит предлагает называть любое такое мнение «спенсерианским»706. Спенсер был дарвинистом – или можно сказать, что Чарлз Дарвин был спенсерианцем. В любом случае синтетическая теория эволюции является, по сути, спенсерианской, и именно спенсерианство этих ортодоксальных взглядов чаще всего так или иначе критикуют мятежники. Например, когда Манфред Эйген и Жак Моно настаивают, что молекулярная функция может быть обусловлена лишь отбором под влиянием среды (глава седьмая, раздел второй; глава восьмая, раздел третий), они – спенсерианцы; а когда Стюарт Кауфман утверждает, что порядок возникает вопреки отбору (под влиянием среды), это – выступление против спенсерианства (глава восьмая, раздел седьмой). Когда Брайан Гудвин отрицает, что биология – наука историческая707, то это – еще один пример антиспенсерианства, поскольку тем самым он отрицает, что исторические взаимодействия с ранее существовавшими окружающими средами являются причиной сложного устройства, обнаруживаемого нами у живых организмов. Другой пример – краткий роман Гулда и Левонтина с идеей «врожденных» баупланов (Baupläne), определяющих практически все «доработки» в конструкции организма.

Предположение Хомского, что структуру языкового органа будет определять физика, а не биология (или инженерное дело), – тезис предельно антиспенсерианский. Это объясняет, почему он неверно истолковал мой дружеский совет переложить ответственность на биологию. Как правоверный спенсерианец-адаптационист, я полагал, что «гены – способ, которым говорит окружающая среда» (как пишет о них Годфри-Смит), тогда как Хомский предпочитает думать, что гены получают информацию из некоего внутреннего, внеисторического, не связанного с окружающей средой источника организации – мы можем назвать его «физикой». Спенсерианцы полагают, что даже если такие вневременные «законы формы» и существуют, они могут оказывать воздействие лишь посредством того или иного процесса отбора.

Эволюционное мышление – лишь одна из глав в истории дискуссии спенсерианцев и антиспенсерианцев. Адаптационизм – учение спенсерианское; то же самое можно сказать о бихевиоризме Скиннера и, в более широких масштабах, о любом изводе эмпиризма. Эмпиризм – представление, согласно которому все сведения, которыми обладает наш разум, мы получаем исключительно из окружающей среды посредством опыта. Адаптационизм – представление, что окружающая среда, в которой идут процессы отбора, постепенно формирует генотипы организмов таким образом, что определяемые ими фенотипы оказываются практически наилучшим образом приспособлены к существованию в окружающем их мире. Бихевиоризм – это учение, согласно которому то, что Скиннер называл «регулирующей средой»708, «обуславливает» поведение организмов. Теперь нам ясно, что знаменитая атака Хомского на Скиннера была одновременно атакой на спенсерианскую идею Скиннера, что среда формирует организм, и на ограничения модели Скиннера, описывающей, как происходит это формирование.

Скиннер заявил, что одно лишь простое повторение фундаментального дарвиновского процесса (оперантное обусловливание) может объяснить всякую умственную деятельность, всякое обучение в случае не только голубей, но и человека. Когда критики настаивали, что мышление и обучение гораздо, гораздо сложнее, он (и его сторонники) чувствовал, что речь зашла о небесных крючьях, и отметал эти возражения, объявляя их авторов невежественными сторонниками дуализма, ментализма и антисциентизма. В этом они ошибались; критики – во всяком случае, лучшие из них – просто утверждали, что разум состоит из гораздо большего количества подъемных кранов, чем полагал Скиннер.

Скиннер был алчным редукционистом, пытавшимся одним махом объяснить весь замысел (и его свойства). Правильно было бы ответить ему: «Неплохая попытка, но на деле все гораздо сложнее, чем вы думаете!» И сказать это следовало бы без всякого сарказма, ибо попытка Скиннера и в самом деле была неплохой. Он высказал замечательную идею, которая в течение полувека вдохновляла (или подстрекала) исследователей упрямо проводить эксперименты и строить модели, позволившие многое узнать. По иронии судьбы в том, что разум и в самом деле устроен исключительно сложно (слишком сложно для того, чтобы его можно было описать с точки зрения бихевиоризма), психологов убедили постоянные поражения иного извода алчного редукционизма, который Хаугеленд окрестил «Старым добрым искусственным интеллектом» (СДИИ)709. СДИИ возник благодаря идее Тьюринга, что компьютер может быть бесконечно сложным, но все компьютеры можно собрать из простых элементов. Если простые элементы Скиннера представляли собой произвольные пары стимулов и реакций, которые затем раз за разом подвергались оказываемому окружающей средой давлению отбора и тем самым подкреплялись, то простые элементы Тьюринга были внутренними структурами данных – различными «состояниями процессора», которые можно было создать, чтобы дифференцированно отвечать на бесконечное множество различных вводных, формируя машинное поведение любой вообразимой степени сложности. Вопросом, требующим дальнейшего исследования, оставалось, какие из этих внутренних состояний были изначально заданы, а какие следовало пересмотреть в свете полученного опыта. Подобно Чарльзу Бэббиджу710, Тьюринг понимал, что поведение объекта не обязано быть какой-либо простой функцией истории воспринятых им самим стимулов, поскольку с течением эпох он мог аккумулировать огромное количество замысла, что позволило бы ему использовать свое сложное внутреннее устройство для опосредования своей реакции на раздражители. В конце концов исследователи, моделировавшие СДИИ, воспользовались этой абстрактной возможностью для создания конструкций поразительной сложности, которые тем не менее были самым смехотворным образом неспособны воспроизвести мыслительные процессы, подобные человеческим.

Сегодня среди когнитивистов доминирует следующая ортодоксальная точка зрения: создававшиеся в недавнем прошлом простые модели восприятия, обучения, памяти, образования и понимания речи являются слишком простыми; однако эти простые модели зачастую были удачными попытками, без которых мы бы все еще задавались вопросом о том, насколько простыми могут в конечном счете оказаться вся эти явления. Полезно занять позицию алчного редукционизма и ошибиться, полезно испробовать простую модель, прежде чем погрязнуть в подробностях. Простая генетика Менделя была неплохой попыткой, и то же можно сказать о заметно более сложной «гороховой генетике», в которую она превратилась в руках специалистов в области популяционной генетики – несмотря даже на то, что зачастую она опиралась на такие упрощения, представляющиеся сегодня вопиющими, что Фрэнсис Крик порывался объявить ее ненаучной. Кристаллы глины Грэхама Кэрнса-Смита – неплохая попытка, как и программа для игры в шашки Арта Сэмюэля – как мы уже поняли, они шли в правильном направлении, хотя их модели и слишком просты.