Если Римского епископа хотели оскорбить, то на этот раз Константинополю это вполне удалось. Заявить, что сам факт приглашения папы на Поместный собор — честь, которую следует заслужить, а не обязанность организатора Собора, — означало перевернуть в сознании папы все мироздание, поменять небо с землей местами. Ну а назвать латинский язык варварским мог позволить себе только человек, откровенно глумящийся над римской Литургией, которую весь Запад служил именно на латыни.

Конечно, папа срочно отправил новое послание. Отклонив перечисленные императором (или, точнее, от имени императора) обвинения, он напомнил все случаи, когда цари обращались в Рим с просьбами прислать папских легатов. В защиту латыни понтифик заметил, что сам Михаил III по праву называется Римским императором, а потому его насмешки неуместны. В качестве противопоставления достоинств Римской и Константинопольской кафедр он привел всех столичных архиереев, в свое время осужденных «советами и решениями» Апостольского престола.

По мнению папы, за Римским епископом всегда признавалась и будет признаваться прерогатива принимать жалобы от клирика, судящегося со своим епископом, а потому единственным судьей св. Игнатия и св. Фотия является только он сам. На заявление царя, будто «Двукратный» собор созывался для борьбы с иконоборцами, папа небезосновательно заметил, что по показаниям его легатов такой вопрос вообще не рассматривался на заседаниях. Монахи, получившие убежище в Риме, не подлежат выдаче — был ответ императору на его требование выслать сторонников св. Игнатия. Самого же св. Игнатия и св. Фотия папа требовал отправить в Рим на свой суд, как единственно законный[800].

Желая поставить на место «зарвавшегося» императора, понтифик недвусмысленно отписал тому по поводу священнического сана Римского царя. «В древние времена бывали цари, которые в то же время были и священниками. Подражая этому, языческие императоры были тоже верховными первосвященниками, но христианство разделило эти две власти». Такой ответ фактически обесценивал участие василевса в споре трех архиереев и даже ставил под сомнение саму возможность касаться такой темы. Иными словами, если Михаил III пытается участвовать в церковном управлении на правах священника, то он — язычник, идущий против Христа и Его Церкви. Вообще же, заканчивает письмо папа, если что и есть высшее на Земле, так это Римский престол, авторитет которого незыблем, а решения — непогрешимы[801].

В конце концов стороны пришли к полному взаимному непониманию и сделали все для дискредитации друг друга. О происках папы уже писалось выше, но от него не отставал и св. Фотий. Узнав о той обиде, которую затаил на Николая I Лотарь Лотарингский за процесс в защиту его жены, патриарх втайне направил к королю посольство, которое предложило низложить папу, а взамен обещало признать (наконец-то!) императорское достоинство франка. Император Михаил III, который не очень сочувствовал этой идее, вынужденно согласился со своим патриархом, полностью подчинившись его авторитету и логике. Видимо, не последнюю роль сыграл тот довод св. Фотия, что римские священники, начавшие окормлять Болгарию, пичкают неофитов омерзительным, с точки зрения греков, Filioque, искажая церковный догмат[802].

В результате собравшиеся Великим постом 867 г. в Константинополе византийские епископы анафематствовали Римского епископа Николая I. Это было очень представительное собрание: на нем присутствовал сам царь, цезарь Василий Македонянин, множество епископов и сановников. Летом этого же года император отправил в Рим обвинительное послание в адрес папы и латинян. Примечательно, что позднее, на Соборе 869 г., завершившемся низвержением св. Фотия, некоторые участники Собора 867 г. бесстыдно уверяли, будто патриарх насильно обязывал их удостоверить соборные акты. Император Михаил III якобы в пьяном виде подписал приговор папе Николаю I по нашептыванию св. Фотия, а подпись Василия Македонянина вообще подложна (!). Конечно, это была наглая клевета[803].

Уведомление об анафематствовании папы направили и императору Западной империи Людовику II. Царь Михаил III официально согласился признать императорское достоинство «брата» взамен на низвержение папы Николая, и Людовик ответил решительным согласием[804]. Но 13 ноября 867 г. папа Николай I скончался, а его преемник папа Адриан II (867–872) смог вернуться к спорным вопросам нескоро. Только в июне 869 г. Римский собор осудил всех епископов — участников Константинопольского собора 867 г. и подтвердил прежнее осуждение св. Фотия[805]. В Кафолической Церкви возник новый раскол (вернее, раскол нового вида), который стал уже предвестником глобального расхождения Запада и Востока.

Вернемся, однако, к делам политическим. Пока Римский епископ и Константинопольский патриарх выясняли отношения, дворцовые страсти разгорались с новой силой. Наступил черед новых фаворитов, в круг которых в 856 г. оказался включенным некий юноша-богатырь Василий Македонянин. После женитьбы на любовнице императора Евдокии Ингерине скромный царский служка получил титул шталмейстера и начал проявлять такую активность, что сам Варда в одном из писем к своему другу писал: «Я выкурил лису (еще одного фаворита, камердинера Дамиана. — А. В.), но на ее место впустил льва, который пожрет нас всех». Цезарь начал проявлять плохо скрываемое беспокойство, но император в присутствии патриарха св. Фотия в церкви Богородицы Халкопратийской дал своему дяде клятву, что тому ничего не угрожает[806].

Но, очевидно, непостоянный и временами чрезвычайно легкомысленный Михаил III уже начал уставать от опеки Варды, который вызывал своими поступками пока еще осторожные жалобы. Однако дело заключалось не только в субъективных симпатиях или антипатиях. Всем, включая царя, стало ясно, что постепенно Варда расставил «своих» людей на ключевые должности в государстве. Его сын Антигон командовал гвардией и открыто заявлял, что готов исполнять приказы, исходящие только от его отца. Другой важный пост — логофета дрома Варда предоставил своему зятю Симватию и с полным правом рассчитывал на его преданность лично себе.

По обыкновению, все решил случай. Весной 866 г. император с армией и Вардой направился в поход на сарацин, надеясь отбить остров Крит. В одной местности, расположенной в феме Фракасиев, войско стало лагерем. То ли по случайности, то ли умышленно (а византийские царедворцы были большими мастерами на такого рода «комбинации»), но царский шатер разбили в низине, где было сыро и неудобно, а шатер Варды — на холме. Тут же императору стали говорить, что цезарь в очередной раз наглядно продемонстрировал, кто является подлинным правителем Римского государства. В общем, недолго думая царь санкционировал убийство своего дяди. Главным исполнителем воли императора определили паракимомена Василия Македонянина — давнего и безжалостного врага Варды.