— Зато действенные! — Каграт несколькими долгими жадными глотками осушил кружку, грянул ею об стол. — Я с ним до сих пор цацкался, пылинки с него сдувал, с дурня… а теперь как следует за него возьмусь, ты мою заскорузлую, топором вырубленную натуру знаешь! Семь шкур с него спущу, задницу ему до блеска надраю, а заставлю стать орком, а не эльфийской кисейной барышней! Вымуштрую его как полагается, спать будет по стойке смирно, попомни мои слова…

— Видимо, — вновь берясь за флягу, мимоходом заметил Радбуг, — Рраухуру он не особенно приглянулся.

— Приглянулся, не приглянулся… Не в этом дело! — Каграт злобно скрипнул зубами. Помолчав, неохотно добавил: — Не боец он у меня, оказывается, во как! Размазня, типа того… защитник крысенышей! Нету в нем… жесткости, одним словом.

— Ну так я тебе сразу сказал, что ничего путного из него не выйдет. Оставил бы ты это дело, Каграт, только покалечишь парня, поздно его уже переделывать…

— Не могу, — хрипло, после паузы, буркнул Каграт. — У него мой оберег. Та, вторая половинка.

— В чем загвоздка отобрать у него оберег и вывести парня за болота, пусть проваливает… А штуковину передашь следующему наследничку… кто там у тебя на очереди?

— Шихрат, кажись… Да он ещё малец совсем. А этот — лось. Только я от своей затеи не откажусь, понял? Парень этот, — он кивнул в сторону Гэджа, — из той, давней, прошлой жизни… важен он для меня, как… воспоминание, леший бы его побрал! И для меня это дело чести — настоящего орка из него вылепить… Чтоб достоин был доспех носить и меч в лапе держать, ясно? Так что или этот сопляк станет наконец уруком, за которого мне не стыдно, или сдохнет… Совсем, что ли, мозгов у него нету?

Радбуг вздохнул.

— Остервенения в нем нету, Каграт, готовности к убийству… и вообще той душевной простоты, которая требуется, чтобы пырять острым железом живую тварюшку. Сломать-то ты его сломаешь, это дело нехитрое, а переделать… ну что хорошего получится сварганить из жалких обломков, а?

Каграт смотрел подозрительно.

— Ну-ну. А тебе-то какой до всего этого интерес?

Радбуг пожал плечами.

— Может, и никакого. Но, как-никак, парень — сын моей сестры.

— Ну и че? — с раздражением спросил Каграт. — У меня тоже пара сестёр имеется — я что, должен помнить всех, кого они там нарожали?

— Тебя никто и не заставляет, — сказал Радбуг сквозь зубы, — помнить.

— Говорил же я, все вы, полукровки, с вывертом, — проворчал Каграт. — Любите себе голову всякой дурью забивать. Ну да ладно, посмотрим. — Он ловко прихлопнул муху, привлеченную на стол кисловатым винным запахом, смачно растер беднягу в мокрое место. — Мне бы только времени побольше, да дубинку потяжелее… Ну так ты узнаешь насчет этого… наглядного матерьяльчика?

— Жестокость воспитывать?

— Жесткость, — хмуро поправил Каграт. — Так похлопочешь ты или нет?

— Хорошо, я поинтересуюсь, — сказал Радбуг.

— Только чтобы из наших никто не знал, ладно? А то ведь парни любят лапки почесать, после трудового дня пар выпустить, душеньку потешить… пронюхают про подарочек из Башни — мне да моему дурню и ошметков не останется. Тут давеча, — он хрипло усмехнулся, — подкинули нам из пыточной одного «крысюка». Уж не знаю, как он в Башню попал — проворовался, поди, или шлёпнул кого-нибудь — только нам он уже без пальцев и без языка достался — Гомба трошки переусердствовал. А так ничего — живчик! Шавах-то на выдумку в таких случаях горазд, ну, ты знаешь, парни и повеселились! Жаль, тебя не было…

— И что Шавах сделал, — спросил Радбуг, — с этим разнесчастным крысюком? На ремни его нарезал, что ли?

Каграт, пьяно ухмыляясь, перегнулся через стол и что-то прошептал своему дружку на ухо. Хмурая физиономия Радбуга оставалась бесстрастной — по ней невозможно было определить, жалеет он о том, что пропустил подвернувшуюся потеху, или все же не очень.

— Шавах — мразь! — негромко произнес он. И было в его голосе столько холодного презрения и железной убежденности, что даже Каграт зябко поёжился.

— Ну! Я, знаешь, всякого повидал, но мне тогда тоже не по себе стало… — Он глотнул пойла из кружки, хрюкнул, зажевал ломтем хлеба. Втянул носом воздух и мрачно посмотрел на Радбуга. — Ну, чего сидишь как красна девица на похоронах, хлебалово нацедил?

Радбуг расплескал по кружкам остатки вина. Разговор вновь покатился по кругу, коснулся намечающейся войны и предстоящего Кохаррана, перешел на обсуждение какого-то «падлюки Уфтака», заманчивых ста́тей неких неизвестных Гэджу девиц и особенностей колюще-рубящего оружия. На середине длинного и запутанного спора о преимуществах шестопера над обычной шипастой палицей «расслабляющее» расслабило Каграта настолько, что он упал носом в стол и захрапел, выводя носом затейливые рулады. Радбуг, казалось, готов был составить ему дуэт, но все-таки худо-бедно держался на ногах — встряхивая головой, он неуклюже поднялся. Гэдж, полуприкрыв глаза, равнодушно наблюдал за ним: сунув за пояс опустевшую флягу, Радбуг шагнул к порогу, некоторое время возился, отпирая дверь, которую Каграт зачем-то запер на крюк, потом ненароком поднял взгляд и увидел Гэджа.

На секунду их глаза встретились.

— Ну что, — буркнул Радбуг, — не по нраву тебе здесь пришлось, парень? Насмотрелся… на мясорубку?

— На мясорубку, — пробормотал Гэдж.

— Вот именно — на мясорубку… где всё на ножах, кругом кровь, мясо и фарш по стенам. А ты чего ожидал увидеть? Горшок с золотом у края радуги и табун розовых пони?

— Нет, — Гэдж равнодушно смотрел в пространство. — Просто… это здесь так принято — жечь заживо щенков и выдавливать мозги из новорождённых крысят?

Радбуг слабо усмехнулся.

— А что тебя удивляет? Ты до сих пор жил в каком-то другом мире? В котором не пинают собак и не убивают крыс?

— В моем мире их не убивают так, — помолчав, сказал Гэдж через силу. — Чтобы просто помучить. Чтобы кровь, кишки и фарш…

— Так на то она и мясорубка, — спокойно заметил Радбуг. — И у тебя, собственно говоря, выбор-то теперь невелик: либо ты сумеешь убраться отсюда, пока цел, либо эта мясорубка тебя… в общем, перемелет. — Он пошатнулся и, трудно переведя дух, схватился рукой за косяк. Устало бросил через плечо: — Ты на Каграта-то не пеняй, он зла тебе не желает… вот только лапа у него тяжелая и мозолистая, ты, я вижу, это уже усвоил.

С этим спорить явно не приходилось.

— Я бы и рад убраться, — отчаянно прошептал Гэдж, — но как? Как, Радбуг? Я не знаю…

В глазах Радбуга по-прежнему было что-то, что Гэдж готов был принять почти за сочувствие… но тут же