– Ализейд аль-Кахтани. – Слова слетали с его губ, словно произнесенные кем-то другим. Тиамат моргнула – великая морская дракониха выглядела искренне удивленной, и поэтому он проговорил снова, более твердым голосом, глядя ей прямо в лицо: – Мое имя – Ализейд аль-Кахтани.

Тиамат смерила его долгим взглядом. Он не понимал, довольна она или раздосадована.

«Да будет так», – распорядилась она.

Али не успел даже наколдовать себе последний, прощальный огонек.

Едва ее слова прогремели у него в голове, как Али подкосило, и ему в сердце словно вонзили пику изо льда, утыканную металлическими шипами. А потом эта пика провернулась, наполняя его ледяным ядом и вытягивая все тепло до капли. Али чуть не прокусил язык, сдерживая крик, пока медленная, мучительная боль волнами расползалась по его телу.

Он припал ладонями к земле. Жидкий огонь выплеснулся из рук – теплое, дивное золотое сияние, равных которому он не видел никогда в жизни. Огонь уходил нехотя, как лента, за которую тянули, и последние капли застыли на мгновение на кончиках его пальцев, прежде чем упасть. Али подавил жадный импульс поймать их, собрать драгоценную жидкость, уходящую в песок. Влага текла по его щекам – то ли кровь, обещанная Тиамат, то ли слезы.

Глубокий липкий холод прошелся по его телу, подчиняя себе, и запахи в воздухе изменились. В его зрение проникли оттенки серого, и черная бездна, обступавшая со всех сторон, внезапно прояснилась. Шрамы, оставленные на руках вселившимся в него маридом, светились, рубцы на коже превращались в переливчатые дорожки блестящей, перламутровой чешуи.

Он закрыл глаза – он не хотел этого видеть. Изведенный болью, Али едва осознавал, что Тиамат заговорила снова.

«Покажи ему, Себек. Покажи ему, кто мы такие».

Себек положил руку ему на затылок.

– Впусти их в себя. Они сведут тебя с ума, если будешь сопротивляться.

Али ловил ртом воздух, все еще не открывая глаз.

– Что сведет…

В голову хлынули воспоминания Себека.

Али закричал, и вода брызнула у него из-под кожи. Он стал вырываться из рук Себека, но марид не растерялся и крепко стиснул его в объятии.

– Пропусти их, – настойчиво повторил Себек. – Позволь себе ощутить все: услышь и вкуси, увидь и почувствуй. Это дар. Прими его.

Пропусти их. У Али не оставалось выбора: в его разум уже вторглись и перевернули там все вверх дном. Было поздно поворачивать назад.

Услышь. Грохот водопадов и полет цапли. Жатвенные песни, спетые на давно забытых языках, и его имя, произнесенное в молитве.

Вкуси. Железный привкус почвы на заливных лугах и кровь его жертвы.

Увидь. Мерцающая вершина каменной пирамиды касается неба – строение столь грандиозное, что он вышел из реки и впервые почувствовал трепет при мысли о том, на что были способны люди. Пустая равнина, на которой словно в одночасье вырос город.

Почувствуй. Его дитя, дэв, его первенец – у него на руках, необычайно теплый и подвижный. Еще десятки после него, и любовь, которой одаривал его первенец, сменяется благоговейным страхом. Его любимый наследник, тот, кто мог принести долгожданное избавление, падает перед ним на колени.

«Прости меня, дедушка, – взмолился наследник. – Я не мог их предать».

Горе неожиданного изгнания. Одинокое наблюдение за тем, как рушатся его храмы, а смертные забывают о нем и выстилают полы кирпичами с его изображением. Молчаливые столетия, без общения с другими маридами, без поклонений, без пактов, пока он не ослаб настолько, что больше не мог сбрасывать с себя крокодилий облик, и не уполз в кусты, умирая от голода.

Девочка из человеческого племени, что нашла его, совершенно бесстрашно юркнув в сахарный тростник, растущий вокруг ее прибрежной деревни, и бросила у его пасти голубя – первое его подношение за тысячу лет.

– Бабушка говорит, что с крокодилами нужно дружить, – заявила она, присаживаясь напротив.

Ее слова удивили его так же, как и ее глаза. Огромные, яркие и карие… с налетом золота, которым были подернуты глаза его давно погибших сородичей-дэвов.

С налетом магии.

Али немного опомнился, желая вцепиться в это воспоминание, но вместо этого заметил, что вода теперь поднялась ему до шеи и уже плескалась о его сомкнутые губы. Несмотря на данное обещание, он попытался вывернуться из хватки своего предка, преисполнившись ужасным предчувствием, что независимо от того, что марид уже успел с ним сделать, эта последняя часть станет самой страшной, и оградить его от своего народа стеной, которую он никогда уже не сможет разрушить.

Ты обещал, что вернешься к ней. Ты поклялся всегда ставить Дэвабад на первое место. Плача и моля Бога, чтобы после этого от него хоть что-то осталось, Али разомкнул губы. Соленая вода полилась ему в горло, заполняя все уголки его тела.

Вливая вместе с собой жизни и воспоминания сотен окружавших его маридов.

Духи дождя, витающие в облаках, чтобы потом разбиться о землю, просочиться в почву и воссоединиться с союзом маридов. Застенчивые стражи ручьев, шныряющие по тихим прудам и подземным родникам, с перепончатыми руками и черепашьими клювами. Тритоны с рябой кожей и водорослевыми волосами, попавшие в сети людей, загнанные и убитые. На каждого опасного марида – такого, как Себек, или других, кто повелевал акулами, питался кровью утопленников и воевал с дэвами – приходилось двадцать маридов кротких, не охотников, но защитников своих водоемов, довольствовавшихся заботой о мелких водных существах, называвших водоем домом, заставляя его живительные воды насыщать окружающую землю и помогая ей плодоносить.

Али вдруг отчетливо понял, что имел в виду Себек, когда говорил об узах между маридами. Они были не просто семьей – они плавали в умах и воспоминаниях друг друга, тесно связанные со своими родичами и своими водами, одной ногой в физическом мире, а другой в единстве бурлящих потоков. Не все потоки были одинаковы. Среди них встречались определенные узловые, обширные водоемы, где мариды встречались и делились воспоминаниями, плескались и производили на свет потомство. Холодное северное море, окруженное кольцом льда, и теплая, соленая тьма на мировом дне, где сейчас находился Али. Жаркий тропический водопад посреди джунглей, и речная пещера, освещенная мерцанием кварца.

Тихое, окутанное туманом озеро. Глубокое и безмятежное, возможно, наиболее священное из всех их мест. Али видел, как его похищают, чувствовал, как воздух прогорает удушливым чужеродным дымом и полнится криками его сородичей, которые оказались в ловушке здесь, корпя над строительством города из сухого камня, в награду за что их топтали ногами. Он видел всю многовековую жестокость дэвов, прежде чем они начали слабеть и забывать, а мариды бежали, один за другим.

Он видел воина, дэва, который на холодном берегу разбил голову вопящему человеку – служителю марида. Видел, как горит его труп, видел, как горит озеро, а мужчина с огненными глазами грозил разорениями и смертью. Али испытал глубокий, первозданный ужас, какого не испытывал никогда прежде, ужас за свой народ, который пытался избежать судьбы, казавшейся неизбежной.