Они сделают из нас рабов. Они сожгут наши воды.

Али видел глазами старца, замурованного в расплавленном котловане озера со времен самой Анахид, молодого дэва, брошенного в воду. Тот уже умирал, стрелы торчали у него из шеи и груди. Воин, сероглазый юноша, чья кровь не имела такого едкого вкуса, как у остальных дэвов, но старец об этом не задумался. Им представился шанс сбросить с себя ярмо, которое казалось неотвратимым, избавиться от фаворита Нахид, который, по словам пери, уничтожит их всех.

Они им воспользовались.

Себек ослабил хватку, и карусель воспоминаний остановилась. Али продолжало нести по волнам. «Теперь ты понимаешь?» – спросил владыка Нила.

«Да, – ответил Али. – Я понимаю».

– Просыпайся.

Глаза Дары распахнулись.

Первую секунду он не понимал, где находится и почему чернота, из которой его выдернули, казалась такой пустой и всеобъемлющей, как будто само его существование на время прекратилось. Послышалось какое-то движение, пол под ним трясся, словно его везли на колесах по неровной дороге. Над головой виднелся узкий потолок с шелковыми драпировками, какие встречаются в дворцовых экипажах. Пульсирующая боль пронзила запястье, обхваченное реликтом…

Реликт. Кольцо. Дара вскочил и потянулся к ножу.

– Ляг.

Он упал навзничь, ударившись затылком о пол кареты.

Раздался одобрительный присвист – он узнал Аэшму, – а затем все трое склонились над его распростертым телом, Манижа и ее ифриты. Дара напрягся, пытаясь воспротивиться ее контролю, стиснул кулаки, но не смог оторваться от пола.

– У тебя получилось, – прошептал Аэшма. В сверкающих желтых глазах ифрита, обращенных на Дару, читалось искреннее восхищение. – Как спалось, Афшин?

Даре никогда так отчаянно не хотелось кого-то убить. Он поскреб пальцами доски.

– Я убью тебя. Я вырву тебе глотку и…

– Хватит.

По команде Манижи слова застыли у него на языке, и Дара зашипел, снова извиваясь в невидимых оковах, обездвиживших его.

Визареш осмотрел манжету Дары, постучал по реликту и прижал палец к пульсу на запястье. Даре хотелось кричать. Ему хотелось плакать. Хотелось сжечь весь мир и себя заодно. Он думал, что уже отдал все ради служения Нахидам, но они сумели отнять даже больше. Последние крохи его свободы. Его волю. Само его достоинство, пока эти мерзкие твари тыкали и щупали его тело.

– Он до сих пор жив, – заметил Визареш. – Мы вроде бы договаривались, что ты убьешь его. Проклятие закрепилось бы лучше.

Но его слова звучали скорее заинтригованно, чем разочарованно, и Дара проклинал себя за то, что не уделил больше внимания одержимости Визареша новыми формами магии. Кольцам рабов, которые ифрит носил на шее. Ничего удивительного, что они с Манижей экспериментировали вместе.

– Он все еще мой Афшин. Я не буду его убивать. – Манижа смотрела на Дару с неприкрытой теплотой. – Более того, я надеюсь, что, когда все это останется позади, враг будет повержен и мы наконец обретем мир… – Она мягко улыбнулась. – Когда ты поймешь, почему я так поступила, я верну тебе свободу.

Дару охватило такое отчаяние, что он был готов молить о пощаде.

– Бану Нахида, прошу тебя…

– Молчи и слушай.

Его рот захлопнулся. Морщинка на ее лбу разгладилась.

– Так-то лучше. Так вот… Ты поставил меня в трудное положение, встретившись с дочерью Гасана. Мало того что мы упустили возможность взять ее под стражу, так еще и Создатель знает, какие слухи она распространяет о твоей неверности. Я не могу этого допустить, Афшин. Джинны не должны сплетничать о том, что мой генерал плетет интриги за моей спиной. Пусть весь Дэвабад узнает, что твоя преданность принадлежит только мне. Пусть все узнают, что произойдет, если кто-то посмеет бросить мне вызов.

Дара лез вон из кожи, чтобы оторваться от пола, чтобы закричать. Но смог выдавить из себя лишь сдавленный хрип протеста, застрявший в горле.

Нож. Нож. Если бы он только мог достать нож, он перерезал бы себе горло. Проколол легкие, сердце, отрезал реликт. Что угодно, лишь бы она не использовала его таким образом.

У Манижи был при себе нож – прямой кинжал Дары, теперь висевший в ножнах у нее на поясе. Со всей силой, на которую он был способен, он попытался дотянуться до него, но его руки словно придавило валуном. Наконец он оторвал от земли кончики пальцев…

Визареш заметил.

– Он сопротивляется твоему контролю. Будь конкретнее, бану Нахида. Используй четкие формулировки.

Дара закряхтел, мысленно взвыв, когда Манижа поджала губы. Нет, – хотелось кричать ему. Пожалуйста!

– Хорошо, – медленно начала она. – Афшин, я хочу, чтобы ты публично демонстрировал свою преданность. Ты не будешь высказываться против меня и не сделаешь ничего, что могло бы навлечь подозрение на твое состояние.

Сопротивление покинуло его. Против его воли. Руки Дары непроизвольно разжались, сапоги перестали стучать по полу.

Манижа продолжала:

– Я хочу, чтобы ты уничтожил сектора Гезири, Аяанле и шафитов, квартал за кварталом, пока Зейнаб аль-Кахтани не сдастся. Я хочу, чтобы ты не знал пощады. Ты не посмеешь ослушаться меня и не пострадаешь сам. Ты посеешь столько страха и раздора, сколько во время своего восстания. Я хочу, чтобы ты стал Бичом.

Создатель, убей меня. Умоляю тебя. УМОЛЯЮ. Но Дара уже поднимался с пола, и магия накатывала на него волнами. Его грязная одежда преобразилась, сменившись черно-серой формой, которая была на нем в ночь нападения на город. Чешуйчатая латунная броня облепила ему грудь и предплечья, поднимаясь вверх по шее, чтобы покрыть его голову тем, что наверняка было точной копией шлема, который он когда-то носил. Он почувствовал тяжесть меча и булавы на поясе, лук и колчан за спиной.

А затем полированная деревянная рукоятка бича оформилась в его руке, и из нее жуткими сорняками проросли колючие плети.

Дара ничего не мог поделать. Если его и начинало тяготить вынужденное повиновение, к которому обязывал его долг Афшина, то он не мог представить себе наказания более жестокого, чем подобная кража его тела и его речи. Он развернулся к дверце экипажа, распахнув ее пинком, будто кто-то дергал его ноги за ниточки.

Они находились в секторе дэвов, прямо у ворот, ведущих к мидану. Решетчатые створы были распахнуты, открывая взору каменные крылья статуй шеду, стоявших по бокам. Дара все еще помнил, как они бросились ему на подмогу в тот день, когда он привел Нари в Дэвабад.

Нари. Ах, маленькая воровка, если бы я только послушал тебя в ту ночь! Лучше бы Дара склонил перед ней свою голову и никогда не заваривал этой ужасной каши.