– Я вам так рад, – тактично перевел разговор Рей, явно почувствовав, что тема не для обсуждения. – Честно говоря, вы казались мне загруженным человеком… ну как я. В плане постоянно пренебрегающим отпусками.

Дорохов кивнул с неприкрытой благодарностью:

– Да-да, Рей, я долго думал, сомневался… Но решил приехать. Вспомнить кое-что. А то что-то быстро забываю уроки.

На губах снова появилась печальная, не совсем искренняя улыбка. Марти примерно поняла смысл слов: привычная жизнь возвращает привычные претензии. Что ж, вот и у нее, похоже, так, она ведь в L. чудовищно скучала по девчонкам, а как приехала, оказалось, что даже разговаривать с ними нормально не всегда может. Взрослые… у них свои демоны, с которыми надо бороться. Марти переглянулась с Крысом. Тот, верно истолковав взгляд, опять завернул разговор в правильное русло:

– Ну что? Накатим за встречу? Что еще тут делать?

Скоро Марти расслабилась – компания располагала. Внутренне она даже хохотала: блин, просто какое-то аниме-гаремник, причем медицинское: симпатичная девочка в окружении трех разных мужиков-докторов, и остается только гадать, кого она выберет. Выбирать Марти, впрочем, не собиралась. Пила, трескала коктейльные креветки и канапешки из сыра, танцевала, улыбалась старым знакомым. Поцеловалась в углу с Тревилем, нарушив правила своего гаремника, – ну так, всего разок, ей еще летом хотелось узнать, как он целуется, а он перепил и не возражал.

Портили впечатления только речи, которые мэр, и другие чиновники, и главы госпиталей, и некоторые добровольцы толкали в паузах. Все примерно одно: городу процветания, людям – мужества, миру – мира, войне – пипиську. В первый раз было трогательно. В седьмой – тошнотно. Но потом все снова начинали танцевать, и Марти – с каждой речью, каждым бокалом – несло по волнам зимнего бала все быстрее. Она уже окосела настолько, что написала всем-всем: девчонкам, Дэну, Леве, даже Максу на крейсер – эсэмэски о том, как их обожает, ценит и просит ее, дуру грешную, простить. Она еле стояла на ногах и чувствовала себя счастливой-счастливой. Она любила в ту минуту весь мир и даже его. Ректора. Ведь не могло в этом золотисто-масочном, полном вкусных фуршетных закусок и бесплатного алкоголя мире существовать никаких кровавых чудовищ, верно?

Зал все больше превращался в мелькание пестрых масок, рукавов, подолов. Марти осторожно пошла вдоль стены, ища в толпе Рея. Тот был в черном, и она легко узнала бы его, но они с Кириллом как в воду канули. Дорохова утащила накрашенная и одетая под куртизанку жена мэра, найти его Марти тоже не могла. Она шла, ее толкали, периодически кто-то пытался увлечь ее в танец: большинство гостей слетело с катушек напрочь. Марти, порядком уставшая, то вежливо по-английски отказывала, то сердито по-русски отпихивалась и при этом икала. Да что ж такое. Воды, что ли, попить…

Ее все-таки подхватили – мужчина, одетый в шитый золотом и серебром королевский наряд. Высокий горностаевый мех его ворота щекотал лицо. Он больно сжал запястье Марти, обнял ее за талию и закружил. Лицо скрывала маска – темная, с крючковатым носом. Марти не сразу пришла в себя и поначалу даже не дернулась, только икнула еще раз. Что происходит?

– Прекрасный вечер, правда? Вечер встреч и воспоминаний.

Какая чистая русская речь. Марти вскинулась, всмотрелась в закрытое лицо и поняла, что у собеседника синие глаза. А потом он улыбнулся – край рта мультяшно отъехал к левому уху – и прошептал:

– Но так грустно… ладья разобьется сегодня о прибрежные скалы.

– Что? – нервно спросила Марти, пытаясь освободить руку.

Мир упорно расплывался. Голову повернуть почему-то не получалось, а вот икота прошла. Еще бы ей не пройти, ведь…

– Это вы?

Кто же еще? От хватки тело начинало предостерегающе жечь. «Беги!» – зазвенел в голове голос мамы. Мамы, которая все забыла. Марти уже собралась на весь зал заорать: «Кири-и-илл!» – но следующие слова заморозили подступивший к горлу крик. Ректор все кружил ее, кружил, прижимая к себе. А его слова рокотали отдаленным громом:

– Знал я когда-то… в сороковые, в Германии… одного немецкого офицера, большой души был человек и большого мозга ученый, все искал, как бы улучшить арийскую породу. Женился он на совершенно очаровательной еврейке, еще по молодости, очень ее любил. А потом началось, ну, сами ведь знаете, да? Что ему оставалось, чтобы ее уберечь, и детей, и хорошо бы еще побольше тех, кем она дорожила? Я ему подсказал: будь незаменимым, и такую мелочь тебе простят, незаменимыми-то не разбрасываются. И он был незаменимым… ох, каким незаменимым… ох, сколько же под ним стонало, какие открытия на крови делал, какие братские могилы рыл!

Марти покачнулась. Ее начинало тошнить. От голоса, который она все отчетливее узнавала, от руки, сжимавшей запястье, от другой руки, вольно и властно лежавшей на талии. Мужчина прижался щекой к ее щеке и зашептал дальше, в самое ухо:

– А представляете, городок, где жила родня его благоверной, как-то обошло. Прямо весь-весь обошло. Куда-то оттуда все расстрельные исчезли, тысчонок семь точно… а всякие высшие силы, да и я тоже, очень расстроились, знаете? Так ведь не делают. Гадить – так всем, никаких полутонов. А иначе куда потом деть такую душу? Куда?!

Марти рванулась. Ее удержали. Закружили снова, качнули.

– И дали ему другую жизнь. И он постарался там исправиться. Стал добрым-добрым доктором-героем, у него почти все получилось, мелочи не в счет. Его другое подвело, в маленьких-то городках ведь так легко найти людей, правда, Марти? Даже если они хорошо прячутся. Даже если лучше, чем всякие художники… ведьмочки… гангстеры…

Он продолжал улыбаться. Марти опять рванулась, в этот раз вырвалась и побежала. Налетела на стол – чудом ничего не опрокинула – и понеслась к выходу. На теле, она знала, проступают ожоги.

– Эй! – Ее схватили за плечи, удержали. Марти подняла глаза и увидела Кирилла. Он смотрел на нее с тревогой. – Что случилось?

Рей был рядом с ним. Тогда…

Добрый доктор-герой…

– Где Дорохов? – выпалила Марти.

– Проветриться пошел на волнорез, сказал, что штормит, – отозвался Рей и потрогал ее лоб. – Тебя тоже, кажется. Неудивительно, очень душно.

Марти побежала мимо них. Но она уже догадывалась, что не успеет. Красивая рождественская иллюминация расплывалась перед глазами. И мигала лиловым.

Полиция нашла его только утром, на побережье. В руке обсидиановая ладья, тело – в клочья. Множественные укусы; три перелома ребер; несколько внутренних кровотечений. Похоже, он защищался: на левой руке не хватало двух пальцев. Но он оказался жив. Скорее всего, кто-то помешал, спугнул убийцу. Два следующих дня