мыслях. Почему-то Дэн был уверен: на него совсем не злятся. Скорее ему сочувствуют.

Руки мерзли, но он привычно открыл блокнот. Именно тут он все пытался, пытался придумать учителю достойный надгробный памятник. Скоро ведь можно будет заказать. Дорого, но Левка настоял, сказал: «Слушай, если бы не он, может, у нас и не было бы такого крутого тебя. Я поставлю. Не захочешь помогать – выберу на свой вкус какое-нибудь уродство». Они много спорили – смешно подумать, в последний раз, вскоре после знакомства, они так ругались, кажется, из-за сыра! – но пришлось уступить. Левка на самом деле умел и любил сорить деньгами – и ему было чем сорить. От Дэна теперь требовалось одно – дизайн скульптуры. Сошлись на том, что нужна не очень большая, в духе католической готики. Дэн искал образ, но найти пока не мог.

Он увлекся и сейчас: ссутулился, низко наклонил голову, набрасывал штришок за штришком. Ангел. Прерафаэлитская дева, учитель любил прерафаэлитов. И… И…

– Не заживают раны или чешутся руки?

Карандаш выпал из пальцев. Незнакомый голос звучал одновременно смешливо и тоскливо. Дэн вздрогнул и повернулся. Прерафаэлитская дева стояла рядом с ним.

Нет, конечно, просто девушка, но какая! Высокая, с волосами необычного платинового цвета, собранными в косу. Коса несколько раз обвивала голову подобием лаврового венка. В чертах, тонких и величественных, чудилось нечто римское; лицо казалось чуть застывшим, скульптурным. Если бы, конечно, каменные губы кто-то накрасил алым. Этот росчерк ярко выделялся.

– Похоже, все же раны, – сказала она, подняла карандаш и протянула.

– Я…

Дэн мгновенно сбился. Незнакомые люди, заговаривающие с ним просто так, по-прежнему его смущали. Замешательство он испытывал, не только рисуя на улицах и собирая толпы любопытных. Одного постороннего рядом было иногда достаточно, чтобы проглотить язык. Руки привычно потянулись закрыть лицо. Дэн себя одернул.

– Привет, – собравшись, брякнул он и почувствовал себя глупо.

Незнакомка не ответила и, подойдя, просто заглянула ему через плечо.

– Краси-иво… – протянула она. – Завидую немного настоящим художникам.

– Я не художник, – возразил Дэн и с удивлением услышал ответ:

– Зато настоящий.

Он окончательно смутился. К нему что, клеятся? Место-то какое живописное для такого. Но девушка правда присела рядом. Было похоже, что собирается задержаться.

– Не против? Это и мое место, я сюда выбираюсь по вечерам, но ни разу никого не встречала.

– Конечно. Ты кого-то… – Дэн замялся. Девушка ждала, и он продолжил, – похоронила недавно?

– Да скорее сама вот-вот лягу, – желчно сказала девушка и вздохнула.

– Чего? – удивился он.

– Да шучу, – рассмеялась она. – Просто ненавижу школу, вот, до смер-рти! Скорее бы в университет. А тут просто гуляю. Красиво, тихо и все такое. Поэзия.

– Ну да. – Дэн немного удивился всему, что услышал, но не решился делать замечания насчет «таким не шутят». – В институте больше свободы, да и интереснее, насчет школы я тебя понимаю, пожалуй. А… как тебя зовут?

Он смутился еще сильнее. Теперь казалось, что это он начинает «клеить» незнакомку. Но она, заведя за ухо белый локон, непринужденно представилась:

– Наташа. А ты?..

– Данила. Дэн.

У девушки были глаза почти такого же цвета, как у него, а ресницы – белые, словно заснеженные. Брови – тоненькие. Мелькнувшая мысль удивила его самого: а ну как… вот? Та самая идеальная надгробная скульптура, тот самый образ? Вот только чего-то не хватало. Какая-то деталь выпадала. Дэн одернул себя: угу, выпадала. Сам факт, что он собрался рисовать что-то надгробное, взяв за основу живого человека. Вот гадость!

Наташа тем временем чуть склонила голову.

– Ты необычный. Не похож на моих одноклассников. Все-таки не зря о вас говорят, что вы – дети Перестройки – странное поколение. А ведь мой класс тебя младше всего года на три…

– Странное поколение? – поднял брови Дэн.

Он даже не знал, что удивило его больше – сама тема или то, что об этом рассуждает девчонка… получается, лет шестнадцати? Его самого в том возрасте поколения, кажется, мало волновали. Наташа кивнула, но ничего не стала объяснять. Задумчиво посмотрев вперед, на темную аллею, она сказала:

– Жаль, мы, наверное, больше не увидимся. Такие встречи довольно редки.

Казалось, ей действительно жаль. Хотя с чего бы?

– Почему ты так уверена? – Дэн слабо усмехнулся. – Ты, как я понял, гуляешь иногда вдоль могил. Я сюда не впервые прихожу. Может, и пересечемся.

Она не ответила и не отвела взгляда от молодых деревьев и тоненьких снежных уборов на их хрупких ветках.

– Чувствуешь? Что-то витает в воздухе.

Дэн вздрогнул, но соврал:

– Да нет, ничего такого. Просто мы на кладбище.

Девушка кивнула, помедлила и вдруг достала из-под пальто кулон – белую шахматную фигурку на шнурке. Кажется, королева, но Дэн не разглядел. Так себе ассоциации, учитывая дела Ники… бр-р. Вертя фигурку в руках, Наташа улыбнулась. Улыбка была по-прежнему тоскливая.

– Небесная почта сработает быстро. – Наверное, процитировала какую-то песню.

Детальки в ее образе все еще недоставало. И почему-то это тревожило.

– Данила, а ты боишься смерти? – спросила она, выходя из задумчивости и снова к нему поворачиваясь. – Ха-ха, ну мы в таком месте, где грех не спросить.

– Уже нет, – честно признался Дэн. – Или никогда нет. Не знаю.

Наташа спрятала фигурку назад, под серое пальто.

– Отлично. Думаю, это и правильно.

Дэн вздохнул и глянул на лист. Эскиз с крылатой красоткой в капюшоне теперь хотелось переделать, Наташа просилась на ее место… но не говорить же ей? Интересно, убежит, услышав: «Слушай, можно я срисую с тебя надгробный памятник?» Или, может, пощечину даст, потому что это хуже, чем клеиться. Но к счастью, тут она посмотрела на часы, поправила шарф и плавно встала.

– Ладно, холодно что-то сидеть. Пойду пройдусь до другого выхода. И ты попу не отморозь, ладно?

Дэн зыркнул с удивлением. Наташа засмеялась:

– Ну у художников же тоже есть попы? Быть голодным – это я еще понимаю, но быть с отмороженной задницей…

Дэн фыркнул. Девчонка ему, кажется, нравилась. А Наташа, наоборот, как будто смутилась, пробормотала, замахав на себя же рукой:

– Забудь. Люблю я говорить чушь. У меня поэтому и друзей нет.

– Да я не… – начал Дэн, но она уже спешила прочь. – Ну ладно. Пока.

Он вдруг понял – когда она уходила. У нее мог бы быть белый плащ с кровавой каймой. Почти как у одного литературного персонажа, которого Дэн никогда не любил. Он раскрыл блокнот и стал быстро набрасывать новый эскиз. Тревога мешалась в сердце со странным облегчением. Точно он был грязной крышей, на которую вдруг лег слой снега и сделал все вокруг немного терпимее.