по склону, примерно в четверти мили отсюда. Тропа сделалась круче, и по ней стало тяжело взбираться. Карабкаясь наверх, Джуниору приходилось хвататься за торчавшие из почвы корни деревьев. Последние обертки и бутылки остались позади, и теперь он продвигался сквозь зелёные заросли. Тайное место было хорошо спрятано, и Джуниор лишь случайно наткнулся на него пару лет назад, во время одного из своих длительных, одиноких странствий.

Вот, наконец, и оно. Ржавый, бурый резервуар для воды возносился над гребнем холма примерно на шестьдесят футов, почти полностью скрываясь за деревьями. Наверх уходила лестница, и Джуниор быстро и ловко стал взбираться по ней. Лестница привела на вершину цистерны. Выпрямившись, он посмотрел на северо-восток.

Впереди маячили серые башни Готэм-Сити, а внизу, в долине, виднелись тысячи домов и других построек, которые лабиринтами улиц расходились от центрального города. Казалось, там не было ничего зеленого. Ничего, кроме бетона, кирпича и камня. Между Джуниором и Готэм-Сити располагались заводы, и сегодня смог походил на бледно-коричневое мерцание, стелившееся над самой землей. Одним из тех заводов владела химическая компания, где в прошлом году его отец работал начальником смены. До нервного срыва. Папа по-прежнему служил там, однако теперь он был продавцом, и ему приходилось много путешествовать. У завода имелось шесть высоких труб, и сегодня они выбрасывали в бурый воздух белые ленты дыма.

Взирая с этой высоты, Джуниор ощущал себя королем мира. Однако в кармане брюк лежали косточки, и его ожидала работа, которой следовало заняться.

Он подошел к люку резервуара, снабженному маховым колесом. В своё время маховик оказалось не так просто открутить. Пришлось притащить банку «Ржавоеда» — один из товаров отца — и молоток. И даже тогда колесо удалось ослабить лишь с большим трудом.

Джуниор нагнулся и стал поворачивать маховик. Это все ещё была тяжекая работенка — пришлось поднапрячь плечи. Но вот люк был открыт, и в следующий миг, откинув крышку, он заглянул в отверстие. В пустоту резервуара уходила ещё одна лестница. Джуниору в лицо пахнуло горячим, сухим воздухом. Он выпустил большую часть духоты, а затем нырнул в дыру и начал спускаться по лестнице; его мозг напряженно работал — как маленький разгоряченный механизм, полный смазанных шестеренок.

Какое-то время он был счастлив, усердно трудясь среди своих игрушек.

Он выполз наружу, когда полуденный зной пошёл на спад. В карманах у него было пусто. Он закрыл цистерну, прошёл через лес тем же путём, каким и пришёл, и направился домой.

Эдди Коннорс с приятелями больше не попадались в поле зрения. Красный «Шеви», однако, стоял на прежнем месте. Джуниор остановился у дома миссис Бротон и перегнулся через ограду, чтобы понюхать розу; взгляд его стрелял по сторонам, выискивая Эдди и остальных. Несколько пивных жестянок валялись на мостовой рядом с машиной. Уставившись на них, Джуниор принялся отрывать лепестки у желтой розы. Затем пересек улицу и приблизился к «Шеви». Во дворе Коннорса зачерпнул пригоршню грязи с песком, открыл дверцу топливного бака и как можно быстрее запихал грязь внутрь. Смыв её вглубь бака небольшим количеством пива, оставшимся в одной из банок, он захлопнул дверку и возвратил жестянку в точности на то же место, где она лежала раньше.

Домой он шёл улыбаясь.

И застал там свою маму, ползавшую в гостиной на коленях и скоблившую протертый ковер вокруг кресла, что стояло перед телевизором.

— Он возвращается! — сказала мама, и глаза её дико сверкали на бледном лице. — Он звонил! В районе шести должен быть дома!

Два часа. Джуниор знал правила. На рассусоливание не оставалось времени. Он стряхнул ужас, грозивший расцвести внутри него, и посадил под замок. Затем поспешил мимо матери в свою маленькую темную комнату и начал наводить порядок на полках с книгами, расставляя их все в алфавитном порядке. Если и было что-то, чего требовал отец, так это порядка в этом хаотичном мире.

Ах, ну да… Было и ещё кое-что.

Улыбнись, Джуниор! Улыбнись, женушка!

УЛЫБНИТЕСЬ, Я СКАЗАЛ!

Закончив с книгами, Джуниор взялся за одежду. Синие тряпки — к синим, белые — к белым, затем красные, потом зелёные. Завязать на всей обуви шнурки. Носки свернуть в идеальные комочки. Всему своё место, и все на своих местах.

— Помоги мне! — позвала мама отчаянным голосом. — Джуниор, помоги помыть пол на кухне! Быстрее!

— Хорошо, мам, — откликнулся он и прошёл на кухню, где мать оттирала желтую линолеумную плитку, которой никогда не стать совершенно чистой. Никогда-никогда, хоть сто лет её скреби. Пусть даже с «Пятноудалителем».

В без пяти минут шесть они услышали, как его машина сворачивает на подъездную дорожку. Услышали, как заглох двигатель и открылась водительская дверца. Услушали, как он подходит к дому. А затем мама сказала сыну:

— Папочка дома!

Нацепив кошмарную улыбку, она шагнула к входной двери.

— Дорогой! — произнесла она, когда высокий, стройный мужчина в темно-коричневом костюме вошёл в дом, неся чемоданчик с образцами товаров.

Она крепко обняла мужа и тут же, как можно быстрее, отстранилась.

— Как прошла поездка?

— Прошла, и ладно, — ответил отец. — Благодарю. Это единственная работа из мне известных, на которой можно позавтракать в Линчтоне, пообедать в Гаррисбурге и получить несварение в Фремонте. — Его более тёмные, чем у сына, глаза изучали их лица. — Шучу, — сказал он. — Как насчёт парочки улыбок?

Мама разразилась веселым, натужным смехом. А Джуниор уставился в пол и улыбался до боли в челюстях.

— Подойди и обними меня, — сказал папа. — Знаешь, что такое «объятие»? Это приятное прижатие.

Джуниор подошел к отцу, и облапил его непослушными руками.

— Хороший мальчик, — сказал папа. — Знаешь, кто такой «мальчик»? Обтянутый кожей аппетит. Что у нас на ужин, женушка?

— Я собралась поставить в духовку несколько порций индейки.

— Порция индейки. — Папа кивнул. — Чудесно. Я